Литература

Казашка исполняла танец живота: дзинькали браслеты, колыхалась набедренная повязка. Свет факелов придавал коже оттенок сырого мяса. Мужики у сцены истекали по́том и курили, взоры их лихорадочно шныряли по танцовщице.

В "Шехине" стоял гомон – элитная шахматная тусовка справляла день России. Тем же числом, 12-того июня, умер М. М. Шнеерсон – ребе король Машиах, поэтому на каждом столе желтел его портрет в рамке.

За общим столом глушили водку претендент на звание чемпиона России по шахматам Борух Гольдман, ещё два гроссмейстера и три блудливых самки. По соседству уписывал шашлыки Яша, чернявый пузан в очках.

Сквозь матерщину и сальные шутки до Яши долетал бархатный бас:

– Боги правят по законам шахмат. Планеты движутся по законам шахмат. Государства живут по законам шахмат. А уж людишки – тем паче.

На Яшу накатило чувство, знакомое каждому мужчине. Набитое брюхо, алкоголь и бабы вот-вот готовы были сделать его шматом плоти – податливым и сочащимся выделениями. Но прежде, чем отдаться этому блаженному состоянию, Яша решил не согласиться:

– Поступки э-э-э… и принципы людей ведь разнообразней, чем правила шахмат.

Бас гневно возразил:

– Какие правила им установим мы, по таким и будут играть.

В словах гремели такие уверенность и сила, что спорить казалось невозможным. "Человек с таким голосом, – подумал Яша, – может всё, что захочет. Он прав всегда".

Пожав плечами, он хлопнул рюмку водки и провалился в жаркий сумрак подсознания.

Во тьме высветилось шахматное поле. С одуряющей скоростью, одна за другой, игрались партии. Рябь от скачущих фигур вызвала у Яши тошноту. Он захотел очнуться – не смог. Попытался рвануться прочь – не вышло. Тогда со всей дури он заорал, завыл, начал биться, сечь себя по несуществующему телу. Бестолку. Фигуры всё носились в яростной пляске, и не было ей конца.

В опухшую рожу врезал дневной свет. Очухавшись на диване, Яша застонал. Рука потянулась к тумбочке за таблеткой "Алка-Зельцера" и стаканом с водой. Вместо стакана пальцы сжались на бутылке Bowen. Кажется, Яше позволил унести её с собой Илья Левин, который как обычно не пил и… Стоп! ИЛЬЯ?!!

Визгнув, Яша скатился с дивана. Надел очки. Натянул зловонные носки. Залез в брюки. В футболку с пятнами жира и кетчупа.

Семеня к своей "Карине", Яша чертыхался на машины, заполонившие стоянку у гостиницы. Выехать бы! Ведь если он опоздает, случится беда. Левин его уволит, а возможно, и…

"Карина" застыла у выезда с парковки – по трассе мчал густой поток автомобилей. Неожиданно вспомнив, Яша выбрался из машины и, скуля, подбежал к багажнику; открыл. Слава Яхве! Чёрный ящик с GJPR-17 на месте.

У порта скопилась пробка. Яша заегозил, принялся грызть ногти. Над городом жарило солнце, ввысь тянулись пальмы и бизнес-центры. В салоне даже с открытыми окнами стояла духотища. От Яши несло по́том и нечищеными зубами.

В памяти вдруг возникла демоническая физиономия Ильи Левина. Илья глядел исподлобья и скалил зубы. Щека Яши задёргалась, он решил уже бросить машину и, схватив GJPR-17, мчаться до работы бегом, но тут BMW впереди тронулся.

Слева от трассы выросла Шахматная башня. С широким основанием, похожая на спиралевидный конус, она ввинчивалась в небо, как штопор в пробку. Верхние этажи были недостроены: на них виднелись строительные леса.

"Карина" заехала на тротуар, Яша с кряхтением выкарабкался, извлек из багажника чёрный ящик и метнулся ко входу. Перед стеклянными дверями запнулся и бухнулся на бетон – ящик с грохотом вмазался в стену. Гугниво матюгаясь, Яша подхватил его; запрыгал через холл, где высились уродские шахматные фигуры с человека вышиной, и в кашпо зеленели фикусы.

Десятый этаж на кнопке лифта значился как "Малкут". Вымахнув на "Малкуте", Яша допрыгал до двери, толкнул её плечом, оказался в зале с полом в виде шахматной доски. Проскакав по чёрным и белым плитам, ввалился в следующий зал.

Пыльные лучи через жалюзи втекали в помещение с рядами стульев и парой–тройкой столов. В стенах поблескивали зеркала. Отсчитав от угла восьмое, Яша опустил у ног ящик и выудил из кармана отвёртку. Когда шурупы были свинчены, а зеркало снято, он полез ковыряться в открывшуюся нишу, гундя:

– А-а-ай, что за кабели, откуда эта дрянь, она хоть не под током?

Яша отпер ящик и вынул прибор. Он смахивал на фотоаппарат, но крупнее раз в пять. Потные руки всунули прибор в нишу, взялись присоединять провода:

– Нет, чтоб работать со старым-добрым "Психотроном", – бормотал Яша, – так Левин заставляет юзать эту израильскую какашку. Ещё и с трещиной, и гремит что-то внутри. Надеюсь, не оттого, что я стукнул о стену.

Отвёртка выскользнула из пальцев и покатилась по полу. Ругнувшись, Яша утёр пот и стал подсоединять провода дальше:

– Надо было вмонтировать ещё вчера. Дёрнул же бес на попойку в "Шехину". Не послушался Левина. Вот дурак.

Он раздражённо вздохнул и почесал задницу.

Илья Левин стремительно шагал по холлу, закатывая рукава. На жёстком лице играло раздражение. Последний год мероприятия проходят очень уж гладко. Ни трудностей, ни форс-мажоров, а значит, не доводится прилагать сверхусилий. В итоге Илья мягчает, ослабляется, мутирует в инфузорию. Дрянно, чорт побери.

У фигуры ладьи галдели бородатые хабадники – друзья Левина по Академии управления, у которых тут стартовали дни памяти Шнеерсона. Левин пожал бородачам руки, хлопнул одного по плечу.

Выходя из лифта на десятом, покосился на охранника – парня славянского типа. Свернул в туалет, где увидел Боруха Гольдмана, курящего в форточку.

– Я заждался, – надул губы Гольдман.

– Она тебе не нужна, – буркнул Илья, выудив из кармана пакетик с голубой пилюлей. – Хотя хрен с тобой. Жри. А то похож на тупое дерьмо.

– Дай ещё, – скуксился Борух, проглотив.

Глаза Левина сощурились:

– Мозги хочешь сжечь?!

Голубые пилюли – отличная вещь. Илья один из немногих носил ключ от сейфа в башне, где они держались. Топая по залу с шахматным полом, Левин отмечал, как у Гольдмана меняется вид. Осанка выпрямляется, движения делаются плавными, во взгляде скачут искры. Когда вышли в следующий зал, Гольдман уже не походил на ту одутловатую пьянь, какой был с утра. Сейчас на бой шествовал матёрый шахматист-профи с железным характером и дикой волей к победе.

В зале, где проходил чемпионат, было занято пять рядов. В основном – гои. Журналисты, любители и фанаты шахмат, пара мальчишек – победителей юношеских турниров. На первом ряду переговаривались "свои". Спонсоры в ермолках, носатые тренеры, смуглые гроссмейстеры с любовницами.

Левин прикинул. Всего – человек тридцать пять. Мелковато. Хотя если учесть цену билетов и гаснущий интерес общественности…

Единственный оператор повернул камеру на Боруха. Тот подбежал к столу и плюхнулся за доску. Напротив морщил лоб действующий чемпион, Зяма Воровский. "Свои" держали Зяму за несговорчивого мерзавца: вот и эту партию он слить отказался. Впрочем – Илья знал – придётся.

Тут Левин заметил пузатого техника-Яшу, топтавшегося в углу. Подступил к нему, шипя:

– Какого хрена тут торчишь?! Живо в операторскую ждать сигнала!

Ойкая и приседая, Яша засеменил к боковой двери.

Левин уселся на заднем ряду: широко раздвинул колени, положив на них кулаки. Всё пучком. Воровский умаян предыдущими партиями и несвежим рассольником, который организовал ему Левин. Чемпионом вот-вот станет Гольдман. Ну а коли что-то пойдёт не так…

Воровский походил не так. Илья глянул на экран, поморщился.

В ходе испанской партии по Чигорину Гольдман съел пешку Воровского и попал в рискованную позицию. Воровский этим воспользовался и ринулся в атаку, захватывая всё новые поля.

Тренер Гольдмана обернулся, ища Левина. Дёрнул себя за мочку. Илья кивнул. Пора действовать. Набрал в мобильнике номер Яши. Скинул.

Теперь – ждать…

Вдруг свет в зале потух.

Зажегся.

Пару раз мигнул.

Стало нарастать гудение. Люди заволновались.

Глаза Левина выкатились из орбит. С ужасом он видел, как растёт яркая точка в зеркале, сбоку от виска Воровского. Голова шахматиста затряслась, вены взбухли, выступил пот.

С хрустом череп разлетелся.

Мозги брызнули на зрителей и зеркала.

Налипли на экран.

Женщины визгнули; зал окутала тишина.

В этот миг в уме Левина проносились комбинация за комбинацией. Увы, стратегического хода не нашлось. А, как учили в Академии управления, когда не находится хода стратегического – делай тактический.

И Левин сделал. Когда женщины закричали, все повскакивали и бросились врассыпную, Илья прыгнул на стул, набрал в грудь воздуха и со мочи завопил:

– Всем оставаться на местах!! Любое перемещение опасно для жизни! Замереть! Не шелохнуться!!

Метания прекратились. Вопли сменились рыданиями и писком.

Илья ринулся к выходу. Захлопнул за собой дверь, заблокировал. Никто выбежать не успел. Левин пролетел по залу с клетчатым полом – к лифту. Схватил охранника за грудки:

– НАЧАЛЬНИКА СМЕНЫ! ЖИВО!!

Дрожащие пальцы парня достали из кармана рацию. Вырвав её, брызжа слюной, Илья прохрипел:

– Самуилыч! Это Левин. Че-пэ! Никаких мусоров. Заблокируй лифт на "Малкут". Охрану из "своих" на лестницу. Никого не впускать, не выпускать.

Всучил рацию охраннику, сгрёб в охапку:

– Выпустишь кого с этажа – яйца отрежу!

Спускаясь бегом по ступеням, Левин отчаянно думал. Явно что-то случилось с GJPR-17. Или нет?.. В больших шахматах такими штуками пользовались уже с конца шестидесятых. Сначала изобретёнными в Союзе, затем военными разработками США и Израиля.

Слабый луч от УМЧ-генератора нарушал память. Рассеивал внимание. Порой даже заставлял кружиться голову и постукивать зубы. Но не более!

Может, кретин Яша что-то напорол? Сбил режим? Подключил не те кабели? GJPR-17 замкнуло, и… Чорт побери!!!

Дверь на "Малкут" распахнулась, бахнув о стену. За Левиным вышагивали трое бородачей в белых халатах. В руках – бутылки минералки.

Бородачи явились в зал, где проходил чемпионат.

– Это медики, – объявил Илья людям. – Они дадут успокоительное.

Бородачи взялись кормить гоев голубыми таблетками – по пять–шесть каждому. Гои не придавали значения пятнам борща на халатах и покорно глотали пилюли, запивая из бутылок.

Левин искал гроссмейстеров и спонсоров – "своих" – и, шепнув на ухо, вёл за дверь.

Журналистка от пилюль отказалась:

– Не надо, я в порядке.

Бородач зло усмехнулся. Схватил её за волосы и, прошипев: "Хабад менацеах!" – высыпал ей таблетки в рот.

Из-за двери, за которой проходил чемпионат, выглянул горбатый нос. Бочком протиснулся гроссмейстер. За ним – ещё и ещё. Чернявые, с мохнатыми бровями и бегающими глазками – всего человек десять. Гуськом посеменили через зал с клетчатым полом. Следом, хихикая и стягивая халаты, вышли бородачи. За бородачами спешил Яша с кокнутыми очками и пакетом в руках.

У лифта пакет прорвался, высыпались мобильники. Причитая, Яша взялся их собирать.

Появился Левин. Захлопнув дверь, он вздохнул в телефон:

– Да, дядюшка Берл, очень большая проблема. Очень.

В гневе пнул Яшу, подступил к охраннику. Тяжело дыша, прорычал:

– Войдёшь, – кивнул на дверь, – морду оторву!

И посмотрел страшными злыми глазами.

Охранник переминался, кусая ноготь. За дверью потрескивало. Кто-то бубнил.

"С этажа ушли не все, – рассуждал парень. – С оставшимися что-то случилось".

Резко потянуло дымом – охранник решился. Он глянет одним глазком. Левин не узнает.

Парень приотворил дверь. В зале растекалась полумгла. Лазерные лучи шмыгали по клубам дыма. Будто призраки в тумане шатались люди – дёргая руками, мыча, толкаясь. Пена изо ртов падала на чёрные и белые плиты.

Двое мальчишек врезались друг в друга и хлопнулись оземь. Стали барахтаться, вертя глазами и разевая рты.

В колонках шипело, трещали помехи. Бархатный бас выговаривал фразы на непонятном наречии. Из соседнего зала ворвалось пламя.

Рука в белой перчатке взяла пульт – "плазма" засветилась. На фоне Шахматной башни стрекотала корреспондентка:

– Поступили новые сведения о теракте на чемпионате России по шахматам. Полиции по горячим следам удалось задержать исполнителя теракта, двадцатипятилетнего мужчину, работавшего в башне охранником.

Мелькнула картинка: парень с раскроенной губой, пузырь выбитого глаза.

– По предварительной информации, во время решающей партии террорист кинул в зал баллон с отравляющим газом и бутылку с зажигательной смесью. В пожаре погибло пять человек, ещё один – действующий чемпион России Зяма Воровский – разбился, выпрыгнув из окна.

Санитары подняли носилки с трупом, закрытым простынёй, и потащили к "неотложке".

Корреспондентка нервно моргнула:

– Пожар уничтожил видеоматериалы. Единственную запись, сделанную на сотовый телефон, передал нам один из организаторов чемпионата, Илья Левин.

По задымлённому залу метался Борух Гольдман, размахивая руками и выкрикивая похабщину. Других людей не было.

– Люди, отравившиеся психотропным газом, в сознание пока не пришли. Как сообщил главврач центра токсикологии Самуил Кацнелегоген, у всех пострадавших обнаружено поражение лобных долей мозга.

На экране возникла веб-страница с двумя скрещенными серпами, похожими на свастику.

– Следователи не исключают версию, что теракт был спланирован фашистской организацией "Русский жнец", требованиями которой являются, цитирую: "Инициирование судебного процесса над еврейской мафией и дисквалификация шахматной клипы".

Корреспондентка дёрнула плечом:

– Главный раввин России Берл Базар, прибывший накануне на празднование йорцайта ребе Шнеерсона, уже высказал своё сожаление по поводу теракта. Он также выразил надежду, что в скором времени все члены террористической организации будут арестованы, и суд приговорит их к должной мере наказания.

В "Шехине" было малолюдно. На сцене под унылый джаз покачивала бёдрами казашка. За столиком в углу хлестал водку Яша; под глазом у него синел живописный фингал. На Яшу уже мало-помалу накатывало чувство, знакомое каждому мужчине, и он готовился отдаться ему целиком.

Водку подали дрянную, но в бумажнике после взыскания остался мизер. Поэтому приходилось глушить такую. Слава Яхве, Левин вообще не убил, а ведь мог бы. Такие, как он, могут всё. Они правы всегда.

Яша пожал плечами. Хлопнул водки. И провалился в жаркий сумрак подсознания, где по клеткам бродили гибриды людей и шахмат, истекая кровью и воя от боли.