Литература

А я нонче, братие, очень скорбен и болен.

Подходила, братие, под меня мутная вода;

Подползала, братие, под меня лютая змея.

Уж не мог я, братие, от ней осторониться.

Глаша заглянула в контейнер с мусором, поморщила нос и начала рыться. Муж топтался рядом, изучая бычки, смятую бумагу и осколки.

– Ты меня не любишь, – проворчала Глаша.

Муж поднял осоловелые глаза:

– Люблю!

Женщина фыркнула:

– А почему никогда не помогаешь, козлина?! Впадлу, да?

– Дак я ж!.. – пожал плечами.

В пальцах Глаши оказались дырявые брюки. Она кинула их мужу:

– Пил без меня? Пил! За куревом к Селёдкину бегал? Бегал.

Муж запихал брюки в сумку:

– Так я ж это…

Глаша вытащила томик "Сбитень Дагомеи". Повертела, хмыкнула и отшвырнула.

– К Люське, – зубы её оскалились, – кто таскался?!

Промямлив, муж подобрал бычок и сунул в рот. Отвернулся.

Женщина достала из контейнера белый пакет с буквами: "МЕГА". На полиэтилене краснели разводы. Глаша заглянула внутрь.

Взгляд её застыл, рот скривился, руки задрожали.

Пакет шмякнулся у ног, вывалив часть содержимого.

– Ты глянь! – указала женщина пальцем. – Сколько их. Сколько ж их...

Муж уставился на пакет. Бычок выпал изо рта.

Про меня младу худа слава лежит,

Худа славушка, не очень хороша,

Будто я с Богом знаюся,

Со Святым Духом в совете живу...

Курсор нацеливается на иконку ролика с изображением белой звезды на чёрном фоне; надпись: "18+". Мышка кликает. Грузится видео на blYoutube.

В мониторе улыбается симпатичный взлохмаченный парень:

– Салют, друзья! Я – Андрей. Это моё старое имя, но скоро я получу новое. Пока же буду Андреем.

Подмигивает.

Андрей щёлкает пальцами по клавиатуре. На столе навалены бумаги: графики, схемы, таблицы. Поблёскивает смартфон Nokia.

– Я закончил универ с дипломом "инженер ЭВМ". Сейчас работаю в корпорации Micrix 3000. Кажется, у меня будет отличная карьера и не менее отличная зарплата. – Улыбается. – Но главное не это. Главное, работа мне очень-очень в кайф! Если не стану ограничивать себя, то боюсь уйти в неё с головой и перестать интересоваться чем-то кроме.

Андрей бежит по набережной в костюме Nike:

– Я обожаю пробежки, люблю плавать и тягать железо. Ещё я увлекаюсь туризмом и путешествиями. У меня полно приятелей по всему миру. – Андрей переходит на шаг, размахивает руками и странно ухмыляется. – Есть среди них и… "детишки".

Катит в машине по Тверской:

– Как вы поняли, я абсолютно самодостаточен. Живу в своей квартире, вожу пятую "Скумбрию"… Но и мамулю не забываю.

Мама открывает дверь; Андрей всучивает букет глициний. Женщина с восторгом охает и чмокает сына.

В кадре – сосны, багульник; потрескивает костёр. Андрей бледен; губы дрожат, зрачки расширены. С хрипотцой говорит:

– Кто-то подумает, что я решился из-за того, что меня бросила Юля. Ерунда! Я не псих и, как вы поняли, не дебил. Просто…

Опускает взор:

– Есть нечто большее…

Набрав в грудь воздуха, Андрей сжимает кулаки. С шумом выдыхает:

– Я надеюсь, скоро нас станет больше… Парни! – блестящими глазами он вперивается в камеру. – Вы должны сделать как я! Станьте свободными. Восславьте нашу Мать.

Шёпотом:

– Исправьтесь.

Пропущу Я вас сквозь матушки сырой земли,

Засыплю Я вас матушкой-землёй,

Закладу Я вас камнями горючими,

Завалю Я вас плитами железными,

Чтобы крику и зыку от вас не слышати!

На мангале румянилась единственная сарделька на проволоке. Тимофей Газманович сидел на шине, задумчиво дымя "Советскими". Был пятый час, а пекло как в обед. Дворик зарастал карагачами, анютиными глазками и сорняками. По дорожкам лениво прогуливались коты. Из листвы за ними с презрением наблюдали сороки.

Паша бродил у ограды и заглядывал в одно из окон облупленной трёхэтажки.

– Юльку ищешь? – ухмыльнулся Тимофей Газманович, выпустив клуб дыма.

Потупив взгляд, Паша проблеял:

– Не-е-е…

Тимофей Газманович затушил окурок о консервную банку:

– У тебя девка-то есть?

Паша мотнул головой.

– Ну хоть была?!

Паша смущённо улыбнулся.

– Так ты девственник! – расхохотался Тимофей Газманович. – Эх ты!.. Вот я в твои годы…

– Что ты "в твои годы"?! – раздался злой хрип.

Из кустов, кряхтя и плюясь, вылез старик Михалыч в тельняшке и французском берете. Хлебнув из горла "Жигулёвского", он прохрипел:

– Тебе самому-то Люська давно давала?

Тимофей Газманович вытянул шею. Возмущённо заявил:

– Каждый день.

В прищуре Михалыча блеснули ехидные огоньки:

– Ты фуфло-то не толкай, Тёма. Посмотри-ка на её рожу. Посмотри на свою. Она ж после родов вообще ни разу не дала.

Старик зашёлся в кашле, стал колотить себя в грудь.

– Следи за базаром! – вскипел Тимофей Газманович. – Она давала! Много, много раз.

– Сколько? – спросил Михалыч сквозь кашель. – Каждое двадцать третье? Или только под новый год? И то если нажиралась до бессознанки.

– Не только! – Тимфоей Газманович вскочил с шины. – В другие дни тоже!

Кашель унялся, по лицу старика скользнула бесовская усмешка:

– А скажи-ка, Тёма. Отчего у твоего сынули волосы чёрные, а у тебя и Люськи – светлые?

Тимофей Газманович выпучил глаза. Прошипел: "Сссука!" – и, сжав кулаки, пошёл на старика. Но когда приблизился, Михалыч вздёрнул руку и пальцами ткнул противнику в зрачки. Тот отшатнулся, заморгал. Голова втянулась в плечи.

Тимофей Газманович добрёл до мангала, снял сардельку. Плюхнулся на шину и принялся жевать.

Михалыч глянул на Пашу. Тот вцепился в ограду и таращился на старика, как испуганный котяра. Михалыч ухмыльнулся и брызнул из бутылки в мангал. С шипением поднялся пар.

– Ты, Михалыч, думаешь, я сам не вижу? – мрачно заговорил Тимофей Газманович. – Малой больно уж напоминает Каро. И это – беда всех хороших ребят. Мы учимся в школах, горбатимся на фабриках, батрачим, чтобы как-то обеспечить жён и детей. Надеемся так улучшить планету. Но ведь она – не наша. Она крутится только для всякой погани! Для них создают все условия: все эти реабилитационные центры для алкашей и наркоманов, армия и мусарни, куда погань валит на работу и где может получить, чего хочет... Боксёрские ринги, там… А кто-нибудь слышал о реабилитационных программах для хороших ребят? Нет? А ведь мы ж дохнем, как колхозы.

Тимофей Газманович поднял мерклые глаза на Пашу:

– Наш долг, – продолжил он, – кормить всех этих козлин с их шлюхами. Растить их детишек. Мы как планетные лакеи – нам бы дали парочку выходных! А там уж с радостью мы бросимся строить их поганое счастье сами... Да что мы вообще тут забыли?! Это же не наши бабы. Не наши дети. Не наша вонючая планетка!

Он плюнул и закрыл лицо ладонями.

Откуда-то донёсся мерный топот. Сороки с криками выпорхнули из ветвей. Коты юркнули в цветы, затаились в сорняках. Паша вытаращился на дальний угол трёхэтажки.

Из-за угла вышагала колонна мужчин. Впереди шёл знаменосец с белой звездой на чёрном флаге. Лица идущих были пожелтевшими, опухшими и мертвенными – точно вдохновлёнными музой костей, страдания и дурной тоски.

Михалыч раззявил рот, в котором желтела лишь пара зубов. Паша взвизгнул и перемахнул через ограду, свалившись в канаву. Тимофей Газманович дико хихикнул и закусил губу.

Колонна прошагала мимо, дворик закутался в тишину.

Не творите, други, греха тяжкова,

Не бранитеся словом скверным,

Не гневайтеся всякою злобою,

Не водитеся сестры с братиями.

– Дамы! – воскликнул телеведущий Александр Гапон. – Дамы. Я прошу вас, прошу. Угомонитесь!!

– Мы живём в мире тотальной дискриминации женщин! – заявила феминистка Казарина Хрень. – Махина законов работает против нас. Колёса правосудия ломают наши шейки.

Она тряхнула бритым черепом, как бы подтверждая.

Микрофон выхватила писательница Галина "Борис" Надарма:

– Во всех цивилизованных обществах к женщинам относятся в сто раз лучше, нежели у нас. Почему, скажите мне? ПОЧЕМУ?!!

– Это бесконечное унижение, – пропищала девочка Юля. – Только они… те, кого вы окатываете здесь помоями, уважают нас. Защищают и любят.

Она всхлипнула:

– Перестаньте говорить о них плохо!

Александр Гапон провёл ладонью по лицу:

– Хорошо, дамы. Я понял. Теперь позвольте представить нашего гостя. Руководитель антисектантского отдела Русской Православной Церкви. Доцент МГИМО и депутат Госдумы. Автор трёх учебников по сектоведению – отец Дмитрий Сысолятин!

Женщины в гневе затопали, зашипели. Взялись молотить по спинкам и подлокотникам кресел. Феминистки засвистели.

В студию вошёл священник с густой бородой.

– Заявляю сразу, – начал он, садясь. – Те мужчины, которым посвящена передача, однозначно фанатики и изуверы. Иных мнений быть не...

– Сам ты изувер! – рявкнула Казарина Хрень и швырнула в священника микрофон.

Александр Гапон его поймал и принялся делать успокоительные пассы.

– Такие психически больные люди жили всегда, – продолжил отец Дмитрий, как ни в чём не бывало. – В цивилизациях Месопотамии, Кипра, а позже и в Российской империи. В Советском Союзе и нашей Федерации.

– На себя погляди, извращенец! – крикнула Галина "Борис" Надарма и задрала футболку.

Вывалились бледные груди с бурыми сосками.

Священник хмыкнул:

– Видными деятелями этого изуверского болота были Акулина Иванова, Михайло Никулин и знаменитый Кондратий Се…

– Закрой рот! – в истерике завизжала девочка Юля. – Они не сумасшедшие. Они умнее всех вас! Их мозги стали в сто раз сильнее, после того, как… Как они…

– Они честнее и порядочнее всех попов, – подхватила Казарина Хрень. – Только такие мужчины достойны служить в церкви и работать в нашем правительстве. Только они могут насадить мир по всей планете. А вы!.. – её зубы заскрипели. – Вы хотите нас всех задушить.

– Мракобесы в рясах! Инквизиторы!..

– Вас самих пора спалить на кострах!!!

Женщины в зале забесновались, повскакивали с мест, бросились переворачивать стулья и громить студию. Единственная пара–тройка мужчин выскользнула через служебный выход; следом юркнул и Александр Гапон.

Священник также попытался сбежать, но его окружили феминистки с накаченными ручищами.

Раздавались вопли:

– Оставьте "детей" в покое!

– Проклятое мужло!..

– НА КОСТЁР! НА КОСТЁР!!!

Девочка Юля пропищала:

– Ой, у неё пистолет! Не надо!!

…По лицу отца Дмитрия растеклась улыбка; сверкнул золотой зуб. Со смирением и потусторонней радостью глаза уставились в потолок.

Ты возьми в свои руки острый меч,

Ты изволь змею голову отсечь.

Тогда будут пречистые телеса,

Так пойдёт твоя душа во небеса.

Герман Гайкович закрыл страничку юридических консультаций и выключил компьютер. Откинулся в кресле, закрыв глаза. Сколько же на планете идёт бракоразводных процессов. Сколько денег, имущества, сыновей и дочерей ежедневно отнимают у отцов. Какая-то тотальная гендерная революция по всем правилам. С экспроприацией экспроприированного, клеветой, шантажом, террором и адвокатами-душегубами.

Герман Гайкович облажался. Крупно облажался. Шестнадцатилетняя сучка развела его по полной. Затащила в койку, оставив на столе "Нокию" в режиме записи видео. Он-то, придурок, считал, что Юлька отбивается, корчит рожи и кричит: "Не надо!" – чтобы придать пикантности, поиграться. Оказалось, нет.

Сучка дала месяц, чтобы слить фирму и выплатить ей деньги. Герман Гайкович торговал подушками и был не настолько крутым бизнесменом, чтобы нанять лучших адвокатов и подкупить судью. А даже если подкупил бы, всё равно не факт, что избежал бы зоны.

А таких на зоне ой как не жалуют.

Лишь Объединённое Правительство Женщин могло его защитить. Но для этого придётся кое-что сделать.

Как же всё достало! Жизнь в никуда. Герман Гайкович встал с кресла, прошаркал на кухню. Открыл холодильник и вылупился внутрь красными глазами. Всхлипнул. Достал бутылку "Трёх озёр", отхлебнул из горла. Захлопнул дверцу и хлебнул ещё. И ещё. Рот перекосился, потекла слюна.

Осушив бутылку, Герман Гайкович швырнул её в ведро. Из тумбочки взял шприц и упаковку с ампулами. Пальцы откололи горлышко, шприц втянул содержимое. Из иголки брызнула струйка.

С полчаса Герман Гайкович готовился: разжигал газ, приносил из аптечки жгут, бинты и вату. Трубочку. Предельно остро затачивал нож. Всё по инструкции с blYoutube.

Теперь настала пора самому снять для blYoutube ролик. Коротко рассказать о своей жизни. Объяснить, отчего его природа сделалась неподходящей для нового мира. Поклясться её изменить. Воскликнуть: "Мать-Астарта, защити!" – и попросить новое имя.

Затем сделать так, как они. Как десятки, сотни мужчин. Исправиться.

Герман Гайкович задрожал и вцепился в волосы.

А на улице Глаша вытащила из контейнера ещё один пакет с окровавленными мужскими обрубками.