Все персонажи выдуманы, совпадения случайны
1
Семён Петрович Гогичев докурил на кухне, протянул руку с окурком к форточке и бросил бычок между рам. Мужчина ценил железный порядок и никогда не выкидывал окурки на улицу. Он почесался через трико и зашаркал в зал, где упал на диван и нажал на кнопку пульта. Из динамиков телевизора полилась тоскливая музыка, навевающая мысли о суициде. Седоусый ведущий сказал с подвыванием: – Сегодня скончалась народная артистка СССР… Галина Динцова. Семён Петрович траурно проскрипел: – Жаль… Жаль… – А где она снималась? – спросила супруга. Она выбрела из спальни в ночнушке и сланцах, прижимая к груди книгу «Православные гадания». Семён Петрович воскликнул: – Ну как же!.. Да много где снималась! Супруга смотрела на него выжидающе. Глаза Семёна Петровича забегали. – Слава к Галине Динцовой пришла после фильма «Девчата с нашей лесопилки», – подсказал усатый ведущий. – А после фильма «Одесский балаганчик» она стала кумиром всего русского народа. – Вот видишь, – Семён Петрович назидательно поднял палец. – Такой человек ушёл! – Жаль… – согласилась супруга. – Жаль… На другом канале шёл повтор «Голубого огонька». Зал кишел стариками и старухами: с морщинистых лбов и щёк осыпался грим, глаза бессмысленно таращились в пустоту. Крупным планом нарисовалось лицо Кристины Орбакайте – носатой старушки, которая помнила ещё Леонида Ильича Брежнева. – Соплячка, – отрезала супруга Семёна Петровича. – Не чета великой матери. Фыркнув, женщина поплелась в ванную. Двое педиковатых парней вывели на сцену Софию Ротару. Она родилась ещё при Сталине и, судя по виду, уже готова была с ним встретиться. Но парни не отпускали – ни к Сталину, ни в уборную. Камера показала зал и восторженную физиономию Бориса Моисеева. Он распахнул пасть так широко, что мелькнули гланды. – Голубой, что ли? – Семён Петрович поморщился. Грянула фонограмма с песней «Вот и лето прошло». Услышав её, Ротару запаниковала и попыталась вырываться, а когда не удалось, то вперилась в камеру и с ужасом раззявила рот. Изо него выпорхнул серый мотылёк. – Душевно, душевно! – Семён Петрович чуть не прослезился. – Умели же раньше петь... Не то, что нынешний молодняк. – А сейчас приветствуем Олега Газмана! – объявил Максим Галкинд, игриво дёрнув плечом. На сцену выскочил подкопчёный карлик. – Где-е-е я?! – закричал он. – Где-е-е я?! Мумии в зале оживились. Похоже, их эта мысль терзала уже лет пятьдесят. – Рассея! – крикнул Газман. – От МКАДа до мавзолея! Семён Петрович обрадовался, хлопнул в ладоши: – Как патриотично! Про родину поёт. Вот вам, либералы! Подавитесь. Вдруг в кадре возникла морда сытого каннибала. Он плотоядно облизнулся, и снизу выплыла надпись: «Михаил Шуфутинский». Наклонившись к сидящему слева Аркадию Укупнику, Шуфутинский спросил: – А чо, в Биробиджане наши уже не в рассее? После того, как Газман упрыгал со сцены резиновым мячиком, на его место вышагал Иосиф Кобзон. – Так он же умер! – удивилась супруга Семёна Петровича. Она пришла с кастрюлей пельменей, опустила её на табуретку перед мужем и выдавила туда полбутылки кетчупа. Перекрестила. – Ду-у-ура! – разозлился Семён Петрович. – Это твой царь-тряпка умер. Издох твой Николашка, а! Слышишь, контра белогвардейская? А Иосиф – наш! Жив! Советский! Кобзон с ничего не выражающим лицом неподвижно стоял, и его зрачки светились красным. Заиграла фонограмма: «Я люблю тебя, жизнь». Рот певца стал невпопад открываться и закрываться, из-за воротника выпорхнула струйка дыма. Тут же к Кобзону подскочил парень в комбинезоне техника и стал ковырять в затылке певца отвёрткой. Семён Петрович свирепел всё больше. Он вскочил с дивана и затопал из угла в угол. – Вот она – музыка! Добрая, душевная. А что сейчас? А что сейчас?!! Супруга, хорошо зная мужа, стала пятиться к двери. Схватив пульт, Семён Петрович в остервенении переключил на канал «Звезда». Там, как обычно, рассказывали о великих успехах товарища Сталина. – А ЧТО СЕЙЧАС?!! – заорал Семён Петрович. И, выпучив глаза, он швырнул пульт в телевизор.
2
Платон с Элеонорой пили колу на краю песочницы и слушали Placebo в наушниках из одного смартфона. Их заметила Зинаида Кузьминишна. Но так как молодёжь проигнорировала её требовательный взгляд, то женщина решила, что раз гора не идёт к Магомеду, сам Магомед, так и быть, пойдёт к горе. – Ну-ка! – гаркнула она, подковыляв. – Встать! Парень с девушкой посмотрели на неё с недоумением. Вынули наушники. – Живо! – Зинаида Кузьминишна ткнула пальцем в Платона. – Вот ты. Взял мою сумку и тащи на пятый. Парень в нерешительности посмотрел на Элеонору. Та сказала: – А с чего он должен вам что-то тащить? На щеках старухи вспыхнули пунцовые пятна: – С матерью своей так будешь разговаривать! Я всю жизнь проработала! А вы сидите тут, тунеядцы… Ельцинские высерки! – Да это ж провокаторы! – зарычал подошедший к ним дядя Миша. – Это ж контры. Не видно, что ли? Он брезгливо ухмыльнулся, глотнув из бутылки «Жигулёвского». – А щас вся молодёжь такая, вся! – заявила Зинаида Кузьминишна. – Вчера на «Первом» казали опрос на улице. Так эти дураки даже не знают, в каком году Великая Отечественная началась! Не слышали, как имя Пушкина. И фамилию великого Ленина не могли назвать. – Да у них в мозгах пусто! – подхватил Капитон Ильич, который подошёл со стороны гаражей. – Одни деньги, голливудские боевики и телефоны на уме. Платон с Элеонорой давно покинули двор, но группа пенсионеров продолжала расти, кипятясь. – Да это жертвы абортариев ЕГЭ! – хрипел Захар Никифорович в тельняшке. – Ни дня на заводе не работали. Только и твердят что Америка, Америка… А вот мы им границы да закроем! А? И интернет отрубим! Чтобы ни один либерал к нам на Русь не пробрался. – И колючую проволоку всюду пустим! – поддержала Аграфена Никаноровна. – Книжки ихние сожгём. Гейропа им, вишь ли, нравится... Пересажаем всех! А кто ещё раз посмеет плохо сказать про батюшку нашего Сталина, про революцию, тому мы… кишку вытянем! – Кровавой кашей из своих кишок захлебнутся!!! – заорал подскочивший к ним Семён Петрович Гогичев. Он разорвал на себе майку: – Всё, что умеют, это трахаться, трахаться! – Да мы им ещё покажем, как это делается!.. – загромыхал Капитон Ильич. – Тут рядом школа с этими чубайсовскими шакалятами. С сучками продажными, с вертлявыми проститутками. Вот мы им!.. – Надо им такой секс устроить, чтоб неделю потом сидеть не могли! – Аграфена Никаноровна затрясла кулаками. – Да чтоб кровища из жопы!!! Бурля от гнева, пенсионеры похватали коряги, камни, куски кирпичей и двинулась в сторону школы. В песочнице остался лежать только дед Андрон. Он умер от старости. |
проголосовавшие
Гнилыe Бурaтино |
комментарии к тексту: