. МУДАК
- Дззз! - сказал звонок. - Привет, - сказал я, слегка разлепив губы. - О! Привет, привет, заходи! - Настя улыбалась во все тридцать два или сколько там зубов у людей, которые вовремя ходили к стоматологу, не злоупотребляли наркотиками и которым, в конце концов, восемнадцать лет. - Проходи, знакомься. Это - Стив. Стив, это - Чиз. Со стула поднялся худощавый мэн, лет тридцати, с длинными ухоженными волосами. - Наслышан, наслышан, - засиял он отбеленными зубами. Бля, они, что здесь рекламу зубной пасты скрытой камерой снимают? Сразу мне этот Стив не понравился. Я уж и говорил себе: ’’Брось, Чиз, говно, откуда в гостях у Настёны взяться мудаку?’’ Но надо верить своей интуиции, а она сразу скривила рожу и сказала: ’’Мудак.’’ А с мудаками лучше не пить. Хотя если у тебя нет денег, а у мудака они -есть, то выбора не остаётся. - Будешь? - Стив протянул мне банку водки-дыня. Я взял банку, встряхнул, там и трети не было. - Чего здесь быть? - вернул я ему банку. - Так давай, сходим, какие проблемы? - подорвался он. - Материальные, - улыбнулся я во все свои четырнадцать, плюс корни. - Да всё нормально! - Стив заулыбался ещё шире. Мудаки иногда любят, когда у них есть деньги, а у меня их нет. Мне вот насрать, лишь бы они были. - Ладно, сиди, я один быстрей сбегаю, бабки давай, - я быстро оделся и, напевая Шизгаред, пошёл к ларьку. И вовсе он не сказал и не сделал ничего мудацкого, убеждал я себя. Просто ты мизантроп или ревнуешь к Насте. С мизантропией надо бороться, а с Настей ты определился. Я тебя люблю, Настя, как дочку. Хотя отцы часто ревнуют дочерей, бывает. Но тут начинается Фрейд, а с Фрейдом ты тоже определился. На хуй Фрейда. - Будьте добры, девять больших банок водки - дыня, пачку белого Pаllmallа и пачку Лаки Страйк. - Ну ты гонец - золотая пятка, - сказал Стив, когда я расшнуровывал шузы. И шутки у него дежурные. ’’Точно мудак’’ - буркнула интуиция. - Золотая пятка, это когда с одной пятки трое выхватывают жопу, - ответил я, проходя на кухню. Хлопнули банками, задымили сигаретами. - Для себя или для учёбы? - спросил я, кивнув на повёрнутый ко мне жопой мольберт, стоящий возле Стива. - Это Стива, - ответила Настя, как-то странно дёрнув плечами. Интуиция захихикала. Я подошёл к мольберту и, рассматривая бело-синюю поебень, поинтересовался. - Художник? - Да… Так… - ответил Стив, слегка взмахнув ладонью. Я извинился перед своей интуицией и погрустнел. Пол банки, вылитые на грусть, превратили её в мизантропию. - Ты –то что пишешь? - спросил я Настю. - А вон! Натюрморт - в подарок маме, - она мотнула чёлкой на картину без рамы, висевшую над столом. Натюрморт понравился. - Хороший подарок, - сказал я и заглотил ещё пол банки. - Хочешь стишок новый? - спросил я на выдохе. - Конечно, - ответила она. - Помнишь, я тебе по телефону пьесу читал из Сахалинского самиздата, ‘’Крыса’’? - спросил я, копаясь в рюкзаке в поисках блокнота. - Да, хорошая штука! Сильная. - По мотивам… Вот! «БЛОКАДА». Последним бессильем, сближая тела, Шепчут слабыми голосами, Шевелят обескровленными губами. -Я люблю тебя. -Я тоже тебя люблю, - и добовляет. - Милый. -Ты красивая, - говорит скелет. Другой отвечает: ’’Ты тоже красивый.’’ Голод, голод, голодные кишки Грызут голодные звери! Голод, голод, голодная смерть Открыла голодные двери! -Съешь остаток хлеба, на двоих нет смысла. -Может всё-таки на двоих? -Ешь, я сказал, быстро.…Ну вот… Молодец, дай я тебя поцелую… И долго размокший жмых Изо рта в рот, полумёртвый в полуживую. Они жили недолго и счастливо Они умерли вместе во сне, Выжившие из ума санитары Схоронили их по весне.
- Здорово! - Настя крутнула головой. -Только мрачно. - Мнда… - вяло и многозначительно, как и положено мудаку, отреагировал автор бело-синей поебени. - А по-моему данное произведение наполнено истинным оптимизмом, - ответил я Насте. Со Стивом вдруг случилась беда, он резко посерьёзнел, повернулся лицом к мольберту, в профиль к нам и, ухватив кисточку, стал делать бело-синнюю поебень более синей. Потом замер, поставил локоть на колено, сверху на кулак положил подбородок, руку с кисточкой поднял на уровень виска и впился взглядом в свой ебучий шедевр. - Во блядь! Вдохновение накатило! Охуеть! - поражённый, я растерянно перевёл взгляд на Настю. Она задрожала губами и тактично прикрылась водочно-дынной банкой. - Аа! Тут письмецо из Питера пришло, - заговорил я, чтобы развеять этот кошмар. - Помнишь Сосну? - спросил я. - Конечно же! - оживилась Настя. - Прикольный. - Есчо бы. - Гордо сказал я. - Не шлоебень всякая. - Стишки прислал, почитать? Настя энергично закивала, я снова полез в рюкзак. - Так.…Это письмо.…Ну, это личное, потом опубликуем, отдельной книжкой. Вот, пожалуй. Гравий хрустит под ногами, Велосипедные спицы На солнце блестят, я знаю, Кто вам воткнёт в поясницу. Что же вы сделали пидоры? Радость подлили в помои, Никогда он не пил один! Он всегда пил с самим собою. Его бессвязные, предсмертные речи В больнице, куда все приходили Вдохновили многих из них На создание романов и фильмов Не расстерялись… Пидоры В ванной комнате друг к другу прижались Никогда им не было стыдно Никогда они не стеснялись В журналах с цветными обложками Все молодые, красивые, модные Но большей частью своей бездарные Мир их внутренний полон уродами Щебень хрустит под ногами Вот они волокут кого-то Пьяного или больного Или наркотиками обколотого Он не хочет пытается вырватся Скорбно вслед ему глядят инвалиды Куда вы меня тащите пидоры? Куда вы меня тащите пидоры? Настя довольно морщила нос и улыбалась, Стив добавил синего и снова замер в той же позе... А вот ещё. Блин, люблю читать Сосну... Себя, Сосну и Маяковского...Ты ещё Бродского любишь читать, - добавила Настя. - Оду невинности? Это один раз, когда ты позвонила печальная, тебе, дуре, в утешение. Ладно, слушай: Я бы на хуй продал эту родину Если б кто-то её купил Если б хоть какие то деньги Он мне за неё заплатил Я бы на хуй продал эту родину Я её никогда не любил Может только Лимонов в Париже И то пьяный по ней грустил Я хожу в военной рубашке Принадлежащей чужой стране Мне не нравятся эти земли Они с детства противны мне Я б прошёл на завод или фабрику Если надо залез бы в архив Я бы на хуй продал эту родину Не плохой не правдали стих? - Клёво! - с чувством сказала Настя. - Довольно спорное мнение, - вышел из оцепенения Стив. Я удивлённо посмотрел на него. - Это в общем-то не мнение, чувак, это стихотворение. Ты рисуй, Стив, а то муза съебётся. - Хочешь ещё одно? - спросил я Настю. - Да. Мы живём у железной дороги Нам давно уже всё здесь противно И по стуку колёс об рельсу Я различаю локомотивы Наш отец был здоровый мужчина С бородой и большими усищами Его любимое слово каюк И он любил издеватся над ближними Мы живём у железной дороги Нам одним только рельсы и снятся А у путейных рабочих лица Как будто хотят обосратся Проезжая в вагоне купейном Ты увидишь нас незнакомых У нас не будет печали на лицах Но ты почувствуешь как нам хуёво Мы давно не давились от смеха Но однажды нам повезло Мотоцикл с милиционерами Скорым поездом уебло.
Стив разговорился окончательно. - Очень легко, конечно, усилить текст ненормативной лексикой. Я добил четвёртую банку и скомкал её в руке. - Блядь, Стив, ты заебал своей ебучей критикой, хочется просто зарядить тебе в ебло. - Попробуй… Не вставая со стула, я ударил его пяткой в зубы. Он завалился, гремя пустыми банками, увлекая за собой мольберт, безвозвратно губя бело-синюю поебень. - С ума сошёл! - закричала Настя, бросаясь к лежащему Стиву. - Извини, прогнал…Я хлебанул из Настиной банки, сунул в карман Лаки Страйк, оделся и вышел. Я шёл по полночной пустой улице, посыпаемый крупными снежными хлопьями и корил себя вслух:’’Ну что ты за мудак! Это ты мудак, а не он! Сколько раз тебе говорили, не пей со всяким говном! Сколько?! Чем всё это кончается?! Кто завтра будет мучиться совестью?! Он?! Хуй! Интересно, зубов у него поубавилось?’’
- Девушка, извините, у вас есть какой–нибудь алкоголь за десять пятьдесят?
|
проголосовавшие
комментарии к тексту: