Литература

Я взметнулась по лестнице - узкой и витой, словно улиточный домик. Сердце больно барабанило в висках. От быстрого бега сбилось дыхание. Я бежала, перепрыгивая через ступеньки, словно в приступе паранойи. Споткнулась. Чуть не упала.

Остановилась. Прислушалась. В соборе было тихо, как в могиле. Да, это и была могила! Где-то здесь, прямо в храме, похоронен его великий создатель.

Сердце вырывалось. От кого я убегала? И зачем? Уже слишком поздно и собор абсолютно пуст. Из сотен оконец в часовню пробивались розоватые лучи заходящего солнца. Барселона погружалась в ленивую дремоту.

Ещё полчаса у центрального входа в храм меня будет караулить Энрике. Целых полчаса! Конечно же, я успею подняться на самую вершину и благословить на сон грядущий всю Барселону.

Мятежное сердце притихло и дыхание успокоилось. Теперь оно было даже, пожалуй, слишком медленным. Я прикоснулась ладонью к стенам часовни, ощущая спасительную прохладу камня. Пора идти.

Я сделала шаг. Под ногой что-то хрустнуло. Нагнулась. Пригляделась. На ступенях были рассыпаны орехи с изюмом. Я взяла одну продолговатую изюминку, сдула пыль и положила в рот. Она оказалась сладкой и мясистой.

«Детка, хватит есть мой ужин. Лучше посмотри на эту красоту!» Я встрепенулась. Голос доносился сверху.

Через миг я оказалась около крохотного балкончика. Там в мечтательной истоме стоял седовласый старик. Я подошла к нему. Вечернее солнце расцветило сонную Барселону. Казалось, только собор был ему не подвластен. Его прохлада и зловещий вид говорили скорее о его родстве с холодной луной.

«Да, красота!» - согласилась я и посмотрела на часы. Только сейчас мне пришло в голову, что храм уже давно закрыт. И посетителей сюда не пускают. А я здесь лишь благодаря слабости мужчин к моим чёрным глазам. Я всё ещё размышляла, как этот седовласый старик, мог попасть сюда, когда спросила:

«Как вы здесь очутились?» Он посмотрел на меня взглядом, полным снисхождения, и покровительственно сказал:

«Детка, я здесь живу. А ты что здесь делаешь? Уже почти восемь».

Я встрепенулась. «Мне пора, дедушка. Успеть бы наверх взобраться. Другого такого шанса не будет».

«Что тебе наверху? Там строители работают», - не унимался старец.

«Дедуля, строители уже давно дома с жёнами паэллу едят и вино пьют», - в свою очередь улыбнулась я его наивности.

Теперь мне было не до старца. Время поджимало. Я бежала вверх по ступеням, а проход становился всё уже и темнее.

Ещё шаг. И я наткнулась на кого-то. Вскрикнула.

«Осторожнее! Не видишь, люди работают!»

«Простите», - одним дыханием проговорила я.

Я уже повернулась было, чтобы бежать вниз. Теперь мне хотелось вырваться из этого храма неприкрытого Христа. Но сзади меня уже тоже подпирали люди. Они все шаг за шагом продвигались вверх. В грязной потёртой одежде. С измазанными каменной пылью лицами. С пустыми корзинами в руках. Заточённый в часовню воздух пропитался запахом их пота.

«Простите, кто вы?» - вскрикнула я из последних сил, осознавая, что мне уже не вырваться из этого живого потока и чувствуя, что я теряю сознание от запаха их пота.

«Не видишь? Рабочие!»

Я почувствовала спазм в груди. Теперь я механически двигалась по лестнице, загипнотизированная стуком их сапог. Внезапно над головой пронеслась чайка. Я огляделась, пробуждённая её криком.

Теперь я стояла в одном из проходов, соединяющих часовни. Надо мной разверзлось синее испанское небо. Солнце уже совсем село. А вокруг суетились рабочие. Я присмотрелась к их муравьиной суетне. Господи! Они разбирали храм на камни, складывали камни в корзины и сносили их вниз.

«Что вы делаете?!» - взмолилась я.

«Работаем», - беспристрастно ответили рабочие.

Теперь я бросилась бежать. Я должна была как можно быстрее спуститься вниз и рассказать кому-то об этом. Хотя бы тому странному седовласому старцу. Их надо остановить! Немедленно!

Теперь понятно, почему церковь уже больше столетия не могут достроить. Я бежала вниз по часовенкам, переходила из коридора в коридор и неслась по извитым узким лестницам.

В одном из проходов на лестнице я заметила всё того же седовласого старца. Он неторопливо собирал рассыпанные орехи и изюм с запылённых каменных ступеней.

«Дедушка, послушайте! Там, … наверху….» - задыхалась я.

«Я всё знаю, дитя моё, - сказал он. – Что ж! Так решил Папа Римский. Он хочет, чтоб я прикрыл своего Иисуса. Но этому не бывать! Таков мой замысел! Поэтому он приказал разбирать собор по ночам».

Теперь я плакала. Он по-отечески погладил меня по плечу холодной рукой.

«Не плачь, дитя моё! Ну-ка, возьми!» И он высыпал мне на ладонь горсть орехов с изюмом.

«Теперь мне не до еды. Кажется, сегодня второе июня? Завтра меня собьёт трамвай. Нужно привести в порядок чертежи. Ай-ай-ай, как быстро время бежит». Он повернулся и торопливо зашагал вниз.

Я стояла, не в силах оторвать взгляд от белых орешков и чёрных изюминок на своей ладони, а потом машинально сжала их в горсти и, не помня себя, спустилась по лестнице. Больше я никого не встретила.

У выхода из храма меня ждал Энрике. «Ну, и где ты пропадала? – начал он зло, но, уловив машинальность моих движений и бледность, обеспокоено спросил. – Что случилось?»

«Вот, - сказала я, разжимая горсть. - Ему они больше не нужны. Его завтра собьёт трамвай».

«Кому? Ему?»

«Ему», - сказала я, многозначительно кивая на храм.

И быстро зашагала прочь.

21.08.2004.