Литература

- Глухомань, глухомань! – прошептал старик-шаман, скукожившийся передо мной в три погибели.

- А? – переспросил я, но инстинктивно то ли перекрестился, то ли прыснул. Оглянулся по сторонам. И как-то смешно и не по душе мне было всё, на свете происходящее.

Слева от меня шагах в десяти толстая старуха в клетчатой рубахе вспарывала огроменную тушу радиоактивного кроля. Где-то совсем в углу притаился этот чудовищный колхозник, что всё время следит за тобой и глабзами просит. Хочет любви и трахаться. Но я, буржуйский отродыш чугунного века, монолитный прыщ на скользком теле общества, я смотрел только на неё.

Игуана моргнула резаками глабзилок и чуть двинулась с места. В её отрывистых импозантных движениях я определил знаменитую припизденность мира сего. Наверное, мне стоило родиться на свет клоуном, чтобы всю мою чёрную жизнь развлекать её родимую, и души в ней не чаять. Но взгляд мой был скуп. Я смотрел исподлобья поколений, сплёвывая чистым красителем и морганиями сотрясая землю. Игуана выждала ещё немного времени и шелохнулась опять.

- Хуитень, хуитень! – засандалил в меня очередным проклятием старик-шаман, и я мысленно вздохнул, претворяясь зеркалом. Вздохнул и посмотрел на него тем взглядом из арсенала «ну чё ты от меня хотиш?», тая в глубинах рукава зелёный файрболл. Старик заметил мои скрытые мотивы и стал нарочито бегать по местности, изрекая страннейшие тексты на кхмерском языке. Лавируя, он наткнулся на старуху, которая типично заверещала, проклиная кролей и другую живность, мясо которых было поражено. Вместе они подняли такой хай, что жить стало и вовсе невыносимо. Только чудовищный колхозник остался внешне спокоен, разве что начал слегка мастурбировать.

Я отвернулся от этого концерта жизни, мысленно прислоняя средний палец к глазу, и уставился на затаившуюся в бетонных пересечениях самку хамелеона. Женская особь шелохнулась ещё едва заметно, затем замерла, выжидая правдивого момента. Видимо таковой настал, потому что она задвигалась, наводя на лице и других немаловажных органах необходимый марафет тела. Я глазел на таковую биологическую особу с живым интересом мужчины, который так запутался в себе. В ней была и грация парфенона, и сила эвклидия, взор сияния эвкалипта транквилла и неземная красота цвета жжёной корицы. Её гипертрофированные конечности так и ходили ходуном под моими строгими поглядами, дабы не повадно было в размерах ситуации. Её рудиментарные шерстяные выросты на черепе свидетельствовали о тяготении к моей, уёбично-буржуйской породе, к коей она могла без претензий со стороны микробиологии и садоводства прекрасно принадлежать.

Это была нереальная маша.

- Припиздэк, припиздэк! – плюнулся мне прямо в моё красивое лицо оголтелый старик и раздавил посохом на полу несколько рыжих тараканов. Я усмехнулся той знаменитой ухайдаковской ухмылкой, от которой солдаты падают в обморок. Усмехнулся и показал ему рукав. Старуха удивленно подняла лицо и изо рта её порхнула одинокая бабочка. Она долго провожала бабочку взглядом, но в конце концов встрепенулась и стала с двойным энтузиазмом месить тушу своего кроля. Ходячий человек-колхоз на бетонных ногах топтался на месте в горячке приступа необузданной эрекции всего тела и всеобщего глобального возбуждения членов. Цирк жил своей диковинной жизнью и мне ничего больше не оставалось, как в умилении пожать плечами и развернуться башкой к любимой теме.

Самочка гугенота муравьеда испуганно повела глазными яблоками и прислонилась к мокрому гравию. Прислонилась и заблестела затуманенным взглядом. Я всмотрелся вглубь этого прекрасного тела экземпляра лабораторной женщины и понял, что она готовится к извлечению из чрева рта брачной песни. Чувиха с внешностью богини муравейника и душою чёрного богомола сменила цвет, вышла из тени городского бетона, раскрыла ротяку, полную шуршащих зубок и с московским акцентом сказала:

- А, э, вы не подскажете, где здесь находиться остановка «заповедник»? А то я города не знаю.

- Три квартала прямо, а потом вытянуть морду и съесть лосося. Да, не за что, не за что, - прошелестел некто, незаметный в траве. Я в страхе отшатнулся от данного некорректного зрелища и первая же волна освежающего тепла дыхания осени унесла меня в другие картины пресловутой реальности животного мира. Так и было всё напрасно, так я ничего и не успел.

Одиноко всем стало на поляне.

Дед замолчал, но в самой глубинке сошёл с ума.

Старуха вытащила громоздкий меч ямакасси и для разнообразия жизни распотрошила себя.

Колхозник свернулся в шар и погряз в облаке вечного оргазма.

Дул ветер.

Стрекотали сверчки.

Медленно вращалась земля.

Разбилось сердце вислогубой Флёр Дэ Низ.