Литература

Сижу в который раз один. Смотрю на монитор компутера. Моя главная мысль по утрам бывает обычно испражниться и выкурить первую сигарету. Потом я долго испражняюсь и курю много сигарет. Это мое мгновенное Дао.

Ни кто меня не любит, ни кто не уважает. Пойду я на болото, наемся червячков. Наемся и умру. А знаешь почему?

Потому, что ни кто меня не любит, ни кто не уважает. Пойду я на болото, наемся червячков. Наемся и умру…

А знаешь почему?

Вот так просыпаешься и вспоминаешь академика Павлова, который писал, то что все болезни у человека от концентрации токсинов. Токсины это кал. Когда он собирается в прямой и толстой кишках происходит обратное всасывание. Происходит интоксикация. Зельно вредно. Юкио Мисима болел этим с детства. Его рвало дерьмом. Ну да простым людям не обязательно болеть, но теоретически надо делать клизму. Я делал клизму на прошлой неделе. Я стараюсь есть чистую пищу, чтобы она полностью всасывалась и не скапливалась вместо этого в прямой и толстой кишках. Я нутром чувствую правоту академика Павлова.

Клизма разбавляет мое одиночество.

Потом я пью кофе и закуриваю его сигаретой. Кофе дерьмовый, растворимый. Процент кофеина там минимальный. Но сам ритуал распития его из маленькой чашечки и последующая сигарета обеспечивают мне стул. Последнее время я готовлю замечательный коктейль: кофе растворимый одна ложка, сахар одна ложка, лимон одна долька и водка одна ложка (спирт желательно Люкс). В общем, готовиться обычный кофе, потом туда выдавливается лимонный сок, потом наливается водка. (не на кончике ножа) Вкус отменный, а сознание расширяет, будь здоров. Вспоминая папеле Фрейда и его прямую связь между бережливостью, аккуратностью и процессом дефекации я думаю, что у меня было все нормально. То есть я какал только когда говорила мне мама. Я не испытывал особого удовольствия от сидения на горшке. Хотя горшок помню, у меня был наиотличнейший. Военный я его называл. Потому, что он был защитного цвета. Хотя маленький я и был, но мог себе представить солдата сидящего на таком же горшке у пушки. Сейчас мои ассоциации идут дальше. Я представляю офицера СС на горшке черного цвета. С рунами «Зиг» по бокам горшка. Истинно арийский горшок.

Выходя из своего совмещенного евроремонтного санузла, я думаю, что же мне делать дальше. Телесные инстинкты заполнили мое время собой. Что теперь осталось? Жаль что я человек. «Бля человек» хочется написать. Будь я животными, я следовал бы инстинкту «пойти чего-нибудь похавать». Будь я кроликом, али хорьком я съел бы свой утренний кал. Но эти позывы у меня напрочь отсутствуют, тем более что с утра я обычно не ем. Действительно самая главная людская беда то, что необходимо заставлять себя делать нечто. Вместо того чтобы слепо подчиняться естеству. Для начала, конечно, надо придумать что делать. Подходящий образ: утро, престарелый интеллигентик со страшного похмелья ходит взад вперед по комнате и шепчет себе по нос «что делать? что делать?». Чернышевский ёпте.

В детстве я любил отвечать на этот вопрос лаконично: «вешаться».

Итак, раз я взялся описывать свой выбор «что делать?», то попробую свести свои ежедневные действия в некую среднюю тенденцию. После очередной сигареты, мне хочется чего-нибудь полезного для интеллектуального развития. Полезного? Я привык читать что-то. Тем более надо. Из-за обучения в университете. По теме. Но не получается.

В итоге я включаю компутер, нахожу свою нацистскую музычку, слушаю ее, и думаю дальше что же мне делать.

Бабушка моя, божий одуванчик, простонародно говорила: «Эх, лень-матушка, вперед нас вылезла». Я не классифицирую свое состояния терзаний «того, что надо, и того, что хочется», как просто лень делать «что надо». В том то и дело, блядь, что мне ни чего не хочется делать. Я понял, надо делать исключительно только, что хочется, ибо только так можно жить не нарушая Дао.

«Я Жан Бодрийяр в грязном халате Обломова»

В данный момент я набираю на компутере. Похлебывая кофе с водкой и лимоном. Я занимаю, провожу свое время. Spend my free time. Что следуют заметить, пока я молодой нах, у меня почти, что все время свободное. Все время проходит именно свободно. Нету нормированных РАБочих дней.

Следующее утро я начал с чтения газеты «Лимонка». Все же, как поразительно хорошо все это. Я с маленьким страхом думаю о будущем. Представляю себя этаким дяденькой, с длинными волосами и бороденкой. Я еду с утречка на какую-то хренову работку, красивая русская жена целует меня в щечку перед уходом. Хи-хи, как бля, патологичны эти мыслишки.

Тоннель реальности, открывающийся перед моим затуманенным взором. Он так и остается одним из многих тоннелей.

Монитор компутера через сигаретный дым тускло мерцает. Я красивая японка Сёй Сёнагон, пишу свои «Записки у изголовья». Я мало плачу, но когда читал это древний текст я плакал, так там все было прекрасно. Слово «прекрасно» наиболее уместно здесь. А ведь оно зачастую опошлено.

День продолжается. Хороший день. Плохой день. Самое любимое мое время это между 9 и 11 часами. Когда оно проходит нахлынывают какие-то обязательства.

Мне в последнее время нравиться делать нехорошее ради самого процесса. Сознательно обманывать и чувствовать в себе некое отсутствие вины. Я сладострастно упиваюсь этим ощущением. Смотреть в глаза и с милой улыбкой врать.

Хорошо это или плохо, но это мое мгновение. Я следую внутренней интуиции. Я не нарушаю потока моего Дао.

Соседи долго стучат в дверь, когда я наконец открываю, показывают маленького ребенка с приговором: «Не навязывайте нам свою музыку». Я всегда соглашаюсь и уменьшаю звук. Бедный ребенок он просыпается под звуки Anathema, Soulfly, Cradle of Filth иже с ними. В детстве я жил под музыку Наутилуса, Алисы, Queen, ДДТ. Мой отец все время это слушал. Ни к чему хорошему это не привело.

Rock is dead.

Мое утро продолжается. Снова водка. Микродозы. Вчерашнее засыпание вспоминается в тумане. Лежа в кровати, я всегда стараюсь вспомнить весь прошедший день. «Огромные дни». В эти сущие 18 часов я пережил столько, сколько древний человек переживал за всю жизнь. Я оторван от Земли. Постмодерн в настоящем, прошлом и будущем. Истинная плюральность впечатлений. Картинки перед моим взором меняются от противоположности к противоположности. Когда-то давно я экзистенциально осмыслил современную ситуацию философствования. Я ехал в городском автобусе, сидел и смотрел в окно. (уже то, что я ехал и сидел и смотрел – плюральность) Виды города за окном менялись, словно в калейдоскопе. От старых домов к грязным заводам, спальным районам, безвкусным памятникам победы. Это и есть постмодернизм.

Мое мышление зельно фрагментарно. Мой язык тоже. Только вдуматься: великий-могучий, старославянский, мат корнями уходящий в иврит, английские словечки укорененные во мне образованием да еще категории западной философии. И все это перемешано, да еще учитывая парадиму «Смерть автора», существует независимо от меня. Живет где-то в информационном пространстве, переливается, вибрирует. Абсолют.

Всаделишные Демиург.

Настоящий текст есть знак всего этого. Знак - не символ, моя жизнь – символ. Я не могу закончить этот текст, потому что я его и не начинал. Он, как колесо сансары, вращается. Я ухватил небольшой срез его.

Беспрерывно курю. Последняя водка с кофе на сегодня. Все оно взаимосвязано.

Как бы хорошо жилось без всего этого. Мое утро бы текло просто, Деррида с Бартом не вторгались бы в мое мышление. Дефекация, сигареты бы имели свое собственное значение. Иллюзорность их существования не приукрашивалась бы иллюзорностью их интерпретации.

Модест Паскудин 19.01.2005