Литература

- Пока! – слышу я в ответ. Захлопнула за последними гостями дверь. Усталая, но довольная, плетусь в зал – на диване сгрудились свертки в разноцветном блестящем целлофане – хрусткие веселые пакеты. Яркие банты и ленты. Как будто из детства. Да, праздник...

Гора посуды тает, из крана с шумом бежит вода, мыслями я далеко отсюда – там, в самом счастливом лете. Все хорошо было только в первый год, только тогда была щемящая в груди радость, только тогда каждый день был праздником, а ночь – таинством...

-Ну, че, ишачишь? – выскользнув из рук, звякнула тарелка, я вздрогнула от неожиданности. Молчу. Продолжаю мыть – раз-два по кругу, сполоснуть, раз-два по кругу, сполоснуть... Слышу, как он шлепает босыми ногами по полу. Опять бросил свои носки в коридоре. И звук мне почему-то всегда напоминает шлепки лягушачьих ласт по кафелю. Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп-шлеп... Мерзко. И это отвратительное создание – мой муж. Не могу его видеть. И слышать тоже не могу. Чмо... в смысле, человек, морально опустившийся. Опять нажрался. Воняет, как от самогонного аппарата. Впрочем, от него теперь всегда воняет. Вечером – водкой. Утром – перегаром и еще чем-то... гнилым, что ли. Слова «стоматолог» он не знает вовсе. Рубашка к вечеру наводит на мысли о свинарнике или слесарях, независимо от того, когда она надета – сегодня или неделю назад. Сволочь, Машку вчера ударил... Потом рыдал, сопли пускал, извинялся... А чего ребенок понять может? Ходит теперь, сторонится его, смотрит огромными испуганными глазами, ручки замочком к груди прижаты.

- Сука, опять целую кодлу притащила домой, - я вижу, как он сидит, даже не оборачиваясь: ласты протянул, занял ими полкухни, одной рукой чешет брюхо, в зубах – спичка, на роже – трехдневная поросль... – На хуй они тебе тут сдались все?

- У меня сегодня день рождения, если ты забыл.

- Ха, ха-ха-ха... А я, пиздец, и правда забыл... Тебе уже тридцатник... ха-ха-ха... С сегодняшнего дня ты – старая кляча... ха-ха-ха... – Его пробивает истеричный смех. Оказывается, он пьянее, чем я думала. – Теперь ты на хуй никому не нужна. Даже мне. Ха-ха-ха... Не сможешь больше жопой крутить, блядь ты такая... Ты теперь тоже никому не нужна. Как и я, поняла, ты, сука... Ты поняла? Тебя теперь даже выебать никто не захочет. Ха-ха-ха... Старая пизда никому не нужна. Ха!

- Заткнись, - я знаю, что отвечать ему бесполезно, но сдержаться не могу. Спокойно, спокойно. Все нормально. Он скоро сам заткнется, если его игнорировать. Он сам заткнется... Он заткнется... Рано или поздно он заткнется. Скорее, поздно, но все равно...

- Ха! Ха-ха-ха... «Заткнись»... Не нравится, да? Правда-то пиздец какая неприятная, да? – он на минуту замолкает. Что-то думает. Хотя чем? Мозги все пропиты. Да их и было-то, оказывается, не много... – Ну, давай, ишачь, и чтобы ни одного ошметка не было, слышишь? Ты, сука, ты слышишь?.. – Раз-два по кругу, сполоснуть, раз-два по кругу, сполоснуть... - Язык что ли проебала?.. Ну ладно, молчи, язык тебе ни к чему. Другим местом ночью поработаешь...

Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп-шлеп... Ушел. Слава богу. Ночи я не опасаюсь. У него какие-то нарушения, но он не хочет идти к врачу – только все кичится непонятно чем: «да я... да ты у меня будешь...» Все пропил. Себя пропил. Мерзость.

Провожу рукой по лицу – как будто пытаюсь снять налипшую паутину. Бесполезно. Никакого просвета. Серость, сырость, затхлость. Склеп. Одно спасение – Машка. Мой ангел, моя звездочка, ласточка, мой медвежонок, пушистик, колокольчик... У нее будет другая судьба. Лучше, достойнее. Она ходит теперь в лучший садик, потом пойдет в лучшую школу, поступит в университет и устроится на престижную работу. И выйдет замуж. За принца. Ну, можно и не принца, но чтобы не был чмом... И у них будут дети, они будут их любить, и я буду их любить, больше жизни... Колокольчик мой... Щекам стало горячо, нестерпимо защипало глаза – все тушь, проклятая тушь. А как без нее? Мне же уже тридцать... «Старая кляча»... Ладно, как-нибудь, как-нибудь...

Поднимаю глаза. На меня смотрит уставшая, измотанная бытом и однообразием тетка, покрасневшие кроличьи глаза, бесцветные губы, нещипанные брови, в уголках глаз – сетка морщин... Ну да, это я. Это – я.

Я отвернулась. Так стало проще. Переодеться бы в домашнее, но лень. Слышу кваканье, переливчатое, иногда с захлебами. Он храпит. Это невыносимо, я не могу с этим спать, поэтому теперь моя спальня в зале.

Захожу. Он развалился на диване, подмял под свою тушу половину свертков и ни черта не чувствует. Скотина. Берусь за воротник рубашки.

- Вставай, топай к себе, - его голова трясется вместе с движениями моей руки. Он открывает глаза, но смотрит куда-то мимо. – Вали с моей кровати. Слышишь? Быстро. Я кому говорю. Быстро поднялся и ушел.

Вроде пришел в себя, шамкает губищами, чего-то сказать хочет.

- Отвали, сука... дай поспать.

- Пошел вон! Вон отсюда, с дивана! – с рубашкой уже не интересно. Раз! Два! Ладонь горит, будто ею по столу плашмя долбанула...

- Аххх... Ах, ты... блядь... – зря я так его... Не стоит его злить. Хочу убрать руки, но понимаю, уже поздно – рот скривился, видны пожелтевшие зубы, глаза сузились... Чувствую, как дернулась моя голова, кажется, он выдернул все мои волосы, все до одного, вместе с кожей. И даже виден череп, вот сейчас по лицу потечет кровь, вот сейчас... Хочу повернуть голову, но не могу. Нет, значит, еще не выдернул, просто схватил за волосы... – Пиздец тебе пришел... Нехуй доводить меня... – Кажется, сейчас мне будет ох как плохо... Только бы Машка не выглянула... Делать нечего... Раз! Ну вот, волосы на свободе, обе его руки заняты глазом. – Бляяяяя... Сука, ты щас мне ответишь за это, - пока не поздно, надо отойти... Здесь, в спасительном, успокаивающем уюте кухни мне не так страшно. Все отчетливей и разборчивей слышу мат, который наконец ворвался на кухню вместе с перегаром и с ним. Озверевшая пьяная скотина, глаз уже успел заплыть, он оскалился и почти рычит. Черт, что делать-то? – Ррррррааааа, - опять хватает меня за волосы, но это уже не так страшно, потому что надо как-то дышать, но не могу. Скотина, коленом попал, кажется, в солнечное сплетение. В глазах – темные круги, они движутся, летают, соединяются в два и три и разъединяются, некоторые плавают сами по себе... Красный, ярко-красный, бордовый, розовый, еще красный и еще бордовый... Воздух, надо как-то дышать, надо суметь вдохнуть... – Ну что, сучка? Понравилось? Щас еще добавлю, - все, легче, не только слышу его голос, но и вижу омерзительные голые ноги с тошнотворно-грязными пальцами и черными ногтями на них... Ох, мамочка, меня сейчас стошнит... Поднимаю голову и вижу, как он медленно-медленно, будто кто-то нажал кнопку “slow”, замахивается на меня – это, наверное, что-то в голове сместилось от страха. В отчаянии, пытаясь его оттолкнуть, уже почти безнадежно шарю рукой по разделочному столу, везде – только гладь пластика и больше ничего, ничего... Ну, пожалуйста, ну хоть что-нибудь... Натыкаюсь на какую-то рукоятку. Быстрее, пока он не успел, пока не успел... Бью куда-то в грудь...

- Мамочка... – Машкин голос привел меня в чувство. Я сижу в кухне на полу, привалившись спиной к холодильнику, вытянув ноги. В руке – нож. Простой, обычный нож для рубки мяса. Как же я его забыла на столе? Не вымыла, что ли?.. Рядом на полу распластался мой муж. Ногам липко и мокро... Это кровь. Я никогда не видела столько крови. Она почти вся свернулась и теперь стала черно-красной... Я его убила... Черт, где сигареты? Они были где-то тут, на полке... Ага, вот, да, сейчас покурим, будет легче. Сейчас покурим. Зажигалка сдохла, что ли? Ну-ка... Вот, вот сейчас-то точно покурим. Надо что-то делать... Так, спокойно, спокойно. Курим и думаем. Думаем и курим. – Мама, - Машка может прийти сюда. Ей нельзя.

- Солнышко, я сейчас приду, - говорит кто-то за меня, спокойно так, обыденно. Неужели я? Слышала, у людей иногда бывает раздвоение личности... – Лежишь? Ну, лежи, лежи. Мне все равно, где ты там. Главное, что не здесь. Я не жалею. Меня все равно оправдают. Ты будешь гореть в аду и давиться своей желчью, потому что я свободна от тебя. Странно, что кровь, я думала, там спирт или, на худой конец, яд. Яд! Ха! Ха-ха-ха... Аж до слез... Вот видишь, и у меня бывает истеричный смех. Потому что я тебя убила... Я. Тебя. Убила. Я ни о чем не жалею, слышишь? Я ненавижу тебя. Даже мертвого я тебя ненавижу.

Медленно поднимаюсь и бреду в коридор. Ноль-Один. «Теперь единый телефон для всех служб».

- Медвежонок, я сейчас, я уже иду... Алло, девушка, вызовите милицию. Я убила мужа...