Литература

Все-таки дурная привычка пить с утра пораньше, на пустой желудок. Но приятная…

…Блин, сколько можно ждать пока тебя обслужат?! Для того чтобы облегчить свое физическое состояние приходилось стоять в очереди, хоть и небольшой, но двигавшейся с крайне малой скоростью. Виной тому была и излишняя заторможеность продавщицы, крупной женщины с обесцвеченными волосами, ярким макияжем и добрыми пятью десятками этих самых, никого не молодящих лет за спиной; в равной степени тормозили и все остальные. Но вот дошли и до меня: -Сто грамм «Приморского» и бутылку пива, пожалуйста. Получив в руки пузатый стакан с отвротительно-красной-обожаемо-блевотной жидкостью, и пол литрушку направился к круглому столику на высокой ножке в центре гастронома. Места только стоячие. Ну-с, вздрогнули. Звон стаканов, громкие голоса продавщиц и невнятное бормотание полумертвых клиентов, грохочущие двери –все это слилось, слиплось, как один большой ком в манной каше. Занюхав искусственными цветами, открыв пиво зубами, ободрившийся, и одновременно захмелевший на старом спирту, поплелся легкими, воздушными ногами на улицу…

…Понимаешь, я ведь тебя люблю! Хочется подарить тебе шариков воздушных всевозможной раскраски, маленького котенка, которого ты назовешь Мурченком или еще как. Ну что, что мне сделать? Хочешь я перестану столько матерится? Не буду с сигаретой в зубах разговаривать. Ладно, попробую проверять чистоту своих носок без применения обоняния, да что уж там – сам их стирать буду. А хочешь, напишу тебе такую оду, что Петрарка в гробу перевернется от зависти? Что? Хорошо-хорошо, Петрарку не будем трогать. Все, завтра едем покупать тебе нижнее белье…Да-да, такое, как ты хотела, красное, фельдиперцивое с загогулинами и прочей мутью…Да, родная… Что-то ты напилася аки скотина, маленькая. Убери руки от моего пива!…

…Рано или поздно это должно было так закончится. Слишком долго. Слишком долго мы терпели. Друг друга и вообще. Даже дверь не закрыли. В ванной шумит вода. Вещи мужские и женские вперемешку валяются на полу. Тут и белоснежные трусики с кружевами, подаренные мною на восьмое марта, и джинсовая мини юбка, в которой ты была в день нашей первой встречи. Сейчас они чужие. Ты выходишь из комнаты в одном полотенце, расчесывая длинные, мокрые волосы, запрокинув набок голову. Несколько секунд не замечаешь меня. Потом боковым зрением ловишь мою черную, неподвижную фигуру, застывшую в углу возле двери. Теперь уже смотришь прямым взглядом, широко раскрытыми глазюками…Пытаешься что-то сказать… Не получается. Я не смотрю на тебя, что там не видел. Вожусь с сигаретой и зажигалкой. Закуриваю. Выпускаю дым через нос и только потом поднимаю свой взгляд на тебя.

-Я…ты не…

Я сейчас иду на одну встречу, буду через два часа. Чтобы к этому времени твоего духу здесь не было. Ни твоего, ни твоего ебыря, ни твоих прокладок-носочков-кремиков-журнальчиков-штучек-заколочек и прочей херни. Ключи сдашь вахтерше.

Ты тянешь руки ко мне, пытаешься ухватиться за куртку. Отстраняюсь. -Я не хотела…,-сквозь слезы шепчешь буквально одними губами. Я мерзко ухмыляюсь, качаю головой. Хочется плюнуть, но не стоит.

-Два часа, -говорю через плече выходя из квартиры…

…Идеализация. Гребаная идеализация… Сказать, что не ожидал, было бы неправдой.

-Пива, -гаркаю в окошко ларька. Руки неустанно находят в карманах сигареты. Одну за одной. Твою мать. Звонить кому-то бесполезно. Все разбрелись-разбежались по своим домам. И дамам. Поэтому сам. Один на один с собой. Без всяких…Еще пива…еще…еще…еще… Хорошо, что во внутреннем, теплом кармане, рядом с мобилкой и журналистким заначка. Заначка идет под пиво. Хорошо.

Постепенно мир наполняется людьми. Они хлопают меня по плечу, кричат: «Даня, твою мать! Пиндос ты эдакий…Скотина родная, пошли пить…». И мы идем. Там водка и бильярд. Симпатичная девчушка лет семнадцати, в расклешенных джинсах, с ровной осанкой и ослепительно-белой улыбкой, что жмется у меня на коленях и норовит нащупать самое сокровенное. И молчаливое опракидование в себя очередных пятьдесят, и женские руки в моих грязных всколоченных волосах… «Ты пей!». Отрешенность и слеза в бокал с пивом, для соли. В этом вся соль. А соль летит, далеко-далеко… Дымовая завеса под потолком. Плывущая камера. Застывшая картина дотлевающего бычка в банке из под соленых орешков. Чужой язык во рту. Жадные руки. Голова идет кругом. Хочется сблевать. Пустые декоративные образы для профанации. Идеализация, идеализация… «Идем в «33», там еще открыто…».

Заплясали вереницы слов, зашуршали занавески, а лампы засверкали звездами на пололке. Далекими, недосягаемыми точками, испускающими легкие лучи света. Лица, с резиновыми улыбками, способными растянуться не только до ушей, но и шире; способны поглотить все, чему они зубоскалят. А за ними прячутся, языки с белым и желтым налетом, танзилитные гланды, трахеи, взрытые язвами и шрамами от оных желудки, двенадцать метров кишки, а там уж и до жопы рукой подать. Все через жопу…

…Уже один. Ничего человеческого. Даже встать не могу. Ко мне подходит…Вообще ты мне не подходишь, то это ты. Не могу говорить, пускаю слюни и держусь рукой за край скамейки; в другой крепко сжимаю бутылку пива.

-Ты…прости…я…давай я тебе помогу…, -говоришь ты и тянешься ко мне.

-Убери руки от моего пива!, -ору во всю глотку и засыпаю прямо на улице. Последняя мысль мелькнувшая в голове: «Ублюдки, херовы…». Ночь посмотрела на меня глазом луны и укрыла теплым крылом душной и немного ветреной темноты…