Литература

Если Вы, дорогой читатель, а еще приятнее, если это — читательница, действительно хотите узнать нижеописанную историю, тогда не стоит проецировать на себя и принимать близко к сердцу хотя бы строчку этого текста. Сейчас человек, с которым произошли изложенные здесь события, живет своей жизнью. Постарайтесь это понять, так как все нижесказанное никак с Вами не связано. Это происходит не с Вами и к Вам никакого отношения не имеет. Это история не про Вас. Если, конечно, Вы уверены в каждой секунде Вашего прошлого.

Выйдя из ванной, Ольга посмотрела на часы напротив. Было что-то около полуночи. Миша, как всегда по понедельникам задерживался на работе, и она, теплая и мягкая, в легком халатике и с тюрбаном на голове, прошаркала тапочками дальше, к манящему шелку огромной кровати. Обнаженная, она закуталась в одеяла, мурлыкнула от удовольствия и погрузилась в сон, довольный и дружелюбный. Пока Ольга спит, а Миша еще на пути домой, у нас есть время поближе взглянуть на их жилище.

Квартира их, надо заметить, довольно странно устроена. Дом этот еще до войны служил мастерской одного очень модного в то время портного. Все здание окольцовывала огромная витрина, сразу за которой шла винтовая лестница. Потом строительных дел мастера из двух ярусов дома сделали три. Миша с Ольгой год назад переехали сюда, заняв весь верхний этаж. Вот почему на Ольгу сейчас смотрело странное — в метр высотой, начинаясь прямо от пола — окно. Кроме кровати в спальне мебели не было, если не считать зеркало, висящее аккурат напротив двери, так что Ольге было очень удобно перед выходом на улицу осматривать себя всю прямо из прихожей. С другой стороны коридора — столовая, центр которой занимал длинный стол. По бокам его расставлены шесть стульев и один — во главе, Мишин. Напротив входной двери — ванна, огромная, в розовой плитке.… Подождите, кто-то пришел. Это Миша.

Ольга сквозь сон услышала, как муж звякнул ключами, тихо прикрыл входную дверь, разулся и скользнул в ванну. Пока он принимал душ, Ольга почти проснулась, перевернулась на другой бок и стала слушать журчанье воды. Миша выключил кран, небрежно вытерся и, подпоясавшись тяжелым махровым полотенцем, прошел в спальню, оставляя на кафеле в ванной и дальше на паркете мокрые следы. Когда он лег, Ольга прильнула к его теплому, сильному телу и чмокнула в подбородок.

— Приходила Полина, которая писала рассказы? — спросил он.

— Какая Полина? — не поняла Ольга. Она почувствовала, что уже не обнимает Мишу. Он встал, прошел к двери и щелкнул выключателем. Ольга зажмурилась от внезапного яркого света. Когда, наконец, она открыла глаза, Миши в спальне не оказалось.

— Миш, — позвала она, — Миша. Какая Полина? Ты где?

Он молчал.

Она встала, накинула на себя короткий халатик, и пошла по мокрым следам своего мужа. Он был явно не в себе. Это Ольга поняла по бьющимся в столовой тарелкам. Такого с ним никогда еще не было. Она включила свет и краем глаза успела заметить, как он закрыл за собой дверь еще одной комнаты, всегда пустующей и запертой на ключ. По всем углам валялись осколки посуды, вилки и ложки. Она быстро прошла за мужем и повернула ручку. Дверь не поддалась. Ольга начала стучать по ней ладошками.

— Миш, открой! Слышишь? Открой, — закричала она. — Никакая Полина не приходила. Слышишь? Никого не было. Открой!

За дверью молчали.

Ольга продолжала звать и стучать еще минут двадцать. Потом подождала немного, прислушиваясь к сухой тишине запертой комнаты, и, не услышав даже намека на признаки жизни, вдруг почувствовала себя глубоко обиженной и безмерно усталой от таких его выходок.

— Ты — псих! Понял? Псих! Прячься и молчи там, сколько хочешь. Мне надоели эти твои детские выходки. Все! Я пошла спать, — прокричав это, она направилась в спальню с тайной надеждой, что он все-таки выйдет.

В спальне окно встретило ее зарождающимся рассветом. Как? Не может быть! Ольга вернулась в коридор. Часы показали то же самое время — почти двенадцать. Значит, они уже давно стоят. Это было последней каплей. Ольга опустила гудящую голову и непослушными ногами сделала два шага в сторону кровати. Лбом она почувствовала дверь в спальню, почему-то закрытую, медленно сползла по ней и отключилась.

Когда Ольга пришла в себя, у нее ушло много времени на то, чтобы вспомнить, кто она и что здесь происходит. Она встала, поправила халатик и прошла в столовую. Здесь по-прежнему по всем углам были разбросаны осколки посуды, и горел свет. Невпопад она в который раз уже подумала о том, что половина окна в спальне лучше, чем ни одного в столовой. На стене еще вчера висела картина с очень удачной городской перспективой. Где она?

Сейчас в квартире было совсем тихо. Миша, наверное, так и остался спать в той комнате. Ольга подошла к его убежищу:

— Миш, ты на работу не опоздаешь?

Тишина.

— Ты меня слышишь? Хватит… спать. Выходи, давай, а я пока сварю кофе. Потом уберусь.

Она включила телевизор, стоящий здесь же, и стала готовить завтрак, стараясь производить как можно больше шума. Когда кофе был почти готов, она, уже изрядно волнуясь, подошла к двери и стала опять звать его и стучаться.

Тишина.

Она выключила громкость у телевизора и стала прислушиваться.

«Может, он уже ушел», — появилась у нее первое оправдание тишины. В этот момент Миша сквозь дверь прошел в столовую и таким же методом скрылся в подъезде…

Назвать это страхом нельзя, потому что нельзя бояться невозможного. Просто полуобморочный холод в груди… Мерно, настойчиво зазвенело в голове. Все тело покрылось холодными капельками пота.

Спустя время Ольга поняла, что звонит не у нее в голове, а телефон. Она сняла трубку и услышала свой дрожащий голос:

— Алло.

— Ольга Николаевна? — осторожным женским голосом заговорила трубка. — Это Коновалова. Мы работали с Вашим мужем. Я …

Ольге стало совсем дурно, у нее поплыло перед глазами. Она почувствовала, что теряет сознание…

Голова камнем раскалывалась на гудящие осколки. Ольга открыла глаза. Несколько минут у нее ушло на то, чтобы мир перестал двоиться. Постепенно гул сформировался в мужской прокуренный голос, доносившийся, кажется, из ее спальни:

— Вот так. Очень быстро, довольно комфортно и дешево. Так что, я думаю, мы сговоримся на той цене, о которой я уже говорил.

— Мы тоже так считаем — последовал женский неприятный голос.

Затем послышалась немного напряженная пауза. Наконец, та же женщина спросила:

— А где прежние хозяева?

— О, это немного грустная история. Но если Вы желаете… Гм-гм… Полтора года назад…

Непослушным ватным телом Ольга поднялась на ноги и усилием страха прошла на голоса. В спальне стояли трое незнакомых людей. Говоривший, приятной внешности старик с аккуратно ухоженной сединой волос, стоял спиной к окну, обращая все свое внимание к мужчине в светлом старомодном костюме и зеленом галстуке, стоящему напротив. Дамочка же, стоящая справа от слушающего, очевидно, его жена, в платье и соломенной широкополой шляпке, старалась всячески загородить собой мужа. Впрочем, с ее габаритами это было не сложно…

— Простите, что вы здесь делаете? — Ольга не стала входить в спальню, и, задавая вопрос из коридора, почувствовала себя крайней дурой и трусихой.

— …здесь поселились муж с женой, — продолжал старик. На Ольгу, казалось, никто не обратил внимания. — Очень приятные молодые люди…

— Простите, — решившись на вторую попытку, она подошла к старику и похлопала его по плечу… но рука прошла сквозь него. Ольга стала очень, очень сильно сомневаться в своем психическом здоровье — столько привидений ее нервная система выдержать не сможет, нет. Она опять — в который раз уже! — начала терять сознание, слыша сквозь пелену голос престарелого риэлтора, снова превращающегося в тяжелый гул:

— …Муж примерно пол года назад скончался в аварии. На него наехал грузовик. Врачи говорят, так и не успел ничего понять… А жену через день нашли лежащей в столовой, среди побитой посуды. Она поставила турку на огонь, потом, видимо, отвлеклась, кофе выкипел, потушив конфорку… В общем, она угорела…

Придя в себя, Ольга долго не открывала глаза. Потом, наконец, решившись, подняла ресницы и уже привычно обнаружила себя лежащей на голом полу. Комната, в которой она оказалась, была напрочь лишена всякой мебели, а на месте люстры болтались оборванные провода с привязанной на конце неуверенно горевшей свечкой. Но в комнате было светло не из-за нее, а потому что солнце все-таки просачивающегося сквозь муть стекла такой же половинки окна, как у нее в спальне.

Невдалеке от Ольги сидел отчего-то знакомый парень лет восемнадцати, плохо выбритый, но чем-то симпатичный. Кажется, живший где-то неподалеку.

— Кто Вы? — спросила она.

— Писатель, — я виновато улыбнулся.

— Писатель?

— Да. Я написал про Вас.

Ольга издала нервный смешок:

— И что же Вы про меня написали?

— Все. Все, что читатель про Вас узнает, написал я.

Она замолчала. Потом, бросив взгляд вверх на свечу, а затем и на дверь, она спросила:

— Где мы?

— В той комнате, где тогда сидел Миша. В моей, то есть, простите, в Вашей квартире.

— Миша, — у Ольги снова все поплыло перед глазами, но она сумела взять себя в руки. — Вы назвали квартиру своей.

— Да. Она мне раньше принадлежала. И сейчас тоже. Все очень сложно, но если хотите, я могу объяснить — у нас есть на это еще немного времени.

— Объясните.

За дверью послышался какой-то шум.

— Кто там? Они?

— Не волнуйтесь. Они не заметят нас.

В этот момент в комнату вошел мужчина все в том же зеленом галстуке. За ним — его жена.

— Дорогая, я думаю устроить спальню здесь, — мужчина не обратил на меня с Ольгой ровно никакого внимания и продолжал. — А другая комната мне очень хорошо представляется гостиной. Она гораздо больше и удобнее расположена.

— Как скажешь, милый, как скажешь, — жена казалась недовольной и тоже не замечала присутствующих. — Но я не уверена, что нам хватит здесь места. Если бы ты так не торопился, мы бы могли найти вариант получше…

— Они нас не видят? — Ольга встала, когда те вошли, но теперь мужчина прошел сквозь нее и развернулся к жене. Та смотрела на него сквозь Ольгу.

— Ты всегда недовольна, Вика. Всегда. Лучше пойди в столовую и позаботься об обеде.

Женщина всплеснула руками, постояла немного, видимо, собираясь что-то сказать. Но не нашлась, что, и вышла. Ольга развернулась ко мне всем телом:

— Что здесь происходит?

— Они не видят тебя, потому что ты… про тебя я уже написал. Теперь ты, можно сказать, умерла.

— Умерла? Я жива, видишь? Я хожу, разговариваю…

— Да, — я ее перебил, — но разве… Ты не понимаешь. Я написал тебя. Создал. Сотворил. Если бы не я, тебя бы никогда бы не было, и не было бы всего того, что с тобой произошло. Я знаю, что будет в следующую минуту, потому что я это напишу. Я знаю, какая у тебя будет реакция, и что ты мне сейчас скажешь. Я знаю все про тебя, все.

Мужчина хмыкнул и вышел из комнаты. Дверь он запер на ключ. Ольга посмотрела ему вслед и сказала:

— Я не могу в это поверить. Вы сами должны это прекрасно понимать, если уж сказали, — тут Ольга запнулась и вытаращилась на меня во все глаза. Это мне совсем не нравилось, поэтому я решил что-нибудь сказать, чтобы момент принятия неправдоподобного факта был позади.

— Сейчас тысяча девятьсот семьдесят шестой год. Но это — для меня. Для Вас — я решил перейти в обращении к ней на «Вы», — начало двадцать первого века. Я написал свой первый и последний рассказ про Вас, Ольга, сегодня ночью. Завтра, вероятнее всего, меня уже не будет в живых — у меня тиф. Все, что с Вами произошло и происходит сейчас — моя выдумка. Предсмертное развлечение, если хотите. Мир, в котором Вы живете — лучше, чем тот, в котором я умру.

— Тиф лечится, — Ольга начинала верить, раз уж сказала это.

— Не в моем мире. Это, очевидно, игра моего подсознания или вашей ограниченной веры.

— Поясните?

— Я написал про Вас, предполагая, что мир, в котором Вы живете, существует. На самом деле это не так. Я не встретил третьего тысячелетия. Я не выпил за всю свою жизнь ни одной чашки кофе, потому что его нет. Мой дядя обещал, что уже в субботу он купит нам телевизор. Но я знаю, что до этого момента мне не дотянуть, — я замолчал. Тема была слишком острой и личной. И я не люблю много говорить о себе. — Сейчас Вы можете вернуться в свой мир. Я могу помочь Вам забыть последний год, и Вы с Мишей выберете другую квартиру. У Вас может продолжиться та же жизнь, в то же время и с теми же нюансами, которые Вам уже знакомы. Все будет настоящим настолько, насколько сейчас все реально.

Ольга опять посмотрела на привязанную к потолку свечу, на ее колыхающийся огонек. Перевела взгляд на меня:

— Если Вы знаете мою реакцию…

— Фактически, я ее предполагаю. Разве, общаясь с другим человеком, Вы не представляете его ответ, возможное поведение?

— Я бываю удивлена.

— Это форма выражения того, что вероятность такого развертывания событий Вами сознательно не предусматривалась. Ольга, каждый, кто прыгает с крыши высокого дома, подсознательно надеется, что броуновское движение молекул совпадет так, что он будет падать очень медленно. Практически, лететь. А это очень маловероятно. Но вероятность все-таки есть.

С каждой минутой нашего знакомства, Ольга смотрела на меня все более недоверчиво. Я и сам понимал, что разговор не клеится, поэтому сейчас надо было торопиться. А то она лишит себя выбора, не сможет поверить.

— Вы хотите начать прежнюю жизнь? Или, может быть другую, где Вы — малоизвестная гуру джазового вокала? Или, например, космонавт Юрий Гагарин?

— Разве это возможно?

— Да. Но в любом случае, если Вы вернетесь в свой мир, вместе с Вами вернуться миллиарды людей, чье существование Вы предполагаете. Они вместе с Вами будут думать, что их мир реален.

— Как это сделать?

— Вы просто прочтете, что здесь написано, — я достал вырванный из тетради лист.

— И все?

— Да. Вы забудете обо всем, что с Вами произошло. У Вас будет другая память.

Она смотрела на лист в моих руках:

— Тогда получится, что мой мир не реален.

— Вы знакомы с поэмой «Бернт Нортон» Томаса Элиота?

— Нет. А что?

— Вот послушайте:

В недвижной точке, где происходит танец,

Ни бездвижье, ни движенье. Не зови остановкой

Место встречи прошлого и будущего…

Если бы не точка, недвижимая точка,

Не было бы танца, а ведь все лишь танец.

Я развернул лист и протянул его Ольге. Она недоверчиво посмотрела на меня, потом опустила ресницы и сказала:

— Я знаю, что там написано. Я догадалась.

— Нет. Сначала прочти.

Она тихо послушалась.

На бумаге написано: «Вы — его воображение».