Литература

Единственной причиной, по которой Иван Жабов приводил своего младшего брата Павлика Жабова на чердак был секс.

Иван был старше и умнее, поэтому легко убедил Павлика, что ничего плохого в этом нет.

- Пойми, - говорил он. - Все этим занимаются. И птички, и зайки. Даже Путин.

Павлик верил. Он верил всему, что говорил Иван Жабов.

Играть в "доктора" - это для дебилов. Иван Жабов придумал кое-что получше. Они играли в "тома сойера и негра джима"; в "сатана-клауса и развратного эльфа"; в "скин-хэда и корейскую виолончелистку".Постепенно фантазия Ивана Жабова иссякала, и чердачные игрища принимали тупой садистский характер.

- Куда ты дел золото партии, уёбище? - спрашивал Иван Жабов, тыкая в лицо Павлика хуем. - Отвечать! Говорить в микрофон! Что?! Громче! Касаться микрофона губами! Теперь сосать! Сосать микрофон!

Иван Жабов притянул Павлика за уши и кончил ему в рот. Тот захлебнулся, вырвался из объятий брата и зашелся надрывным кашлем.

- Тише, мелкий, - прикрикнул на него Иван Жабов, закуривая посторгазменную сигарету. - Мы же с тобой прямо над квартирой этого мудака с собакой. Щас поднимется, таких пиздюлей огребешь, - я тебе ангелом покажусь.

Павлик смотрел на Ивана Жабова снизу вверх преданными глазами. И в который раз Ивану Жабову померещилось что-то ненатуральное в этом взгляде.

"Маленький пиздюк не так прост, как кажется, - подумал он. - Надо к нему присмотреться. Нельзя ему позволить посягать на мой авторитет. Я был, есть и навсегда останусь лидером в наших отношениях".

- Ладно, - сказал Иван Жабов вслух. - Где золото партии, ты все равно не знаешь. Так что пойдем домой. Обедать. - Он затушил сигарету о запястье Павлика и открыл люк в полу. - Давай, лезь.

Как только братья оказались на площадке верхнего этажа, одна из дверей приоткрылась. Послышалось частое собачье дыхание.

- Run for your life, - крикнул Иван Жабов.

Он схватил Павлика за руку и потащил за собой. До самой своей двери братья неслись на зависть бегунам из Кении. Иван Жабов долго не мог попасть ключом в скважину. Только оказавшись дома, он почувствовал себя в безопасности.

По лестнице громыхали шаги соседа сверху. Он выводил свою псину на очередную войну с чистыми тротуарами. Иван Жабов посмотрел на них сквозь линзу глазка, представляя себе, что это оптический прицел.

- Ебаные собачники, - сказал он. - Нихуя в жизни не добились, только ходят и хвалятся, что их элитную суку дрючит ёбырь-медалист. И срут везде. Приду к власти - загоню всех собачников в газовые камеры.

Иван Жабов опустил глаза, рассчитывая увидеть привычное восхищение на лице брата. Но тот лишь внимательно разглядывал сигаретный ожог на запястье.

- Идем жрать, - буркнул Иван Жабов.

Он любил мясо. Но мяса не было. Был суп.

Пока суп разогревался, Иван Жабов смотрел в окно сквозь жалюзи. На игровой площадке возились дети. Их смех и крики всегда вызывали у Ивана Жабова злобу и головную боль. Так случилось и на этот раз.

"И этих в газовые камеры" - подумал он.

Он налил себе суп и ананасовый сок, который терпеть не мог, но пил, потому что слышал, что от этого сперма становится сладкой.

Перед Павликом он поставил пустую тарелку и пустой стакан.

Во время трапезы Павлик сидел с отстраненным видом. Потом послюнил палец и стал водить по кайме стакана, извлекая высокий тревожный звук. У-у-и-и-и-и-и-у-у.

- Прекрати, - сказал Иван Жабов.

У-у-и-и-и-у-у-и-и-и-и-у-у.

- Прекрати.

Вдруг Павлик ударил кулаком по столу, так, что посуда подпрыгнула.

- ИДИ НА ХУЙ, - закричал он, вставая. - ТЫ БЕСИШЬСЯ, ПОТОМУ ЧТО НИКТО ТЕБЯ НЕ ЛЮБИТ. НИКТО. В ДЕВЯТЬ ЛЕТ - НЕТ НИ ДРУЗЕЙ, НИ ДЕВУШКИ. ВСЕ ТЕБЯ НЕНАВИДЯТ. И Я ТЕБЯ НЕ НАВИЖУ. ИДИНАХУЙ. ИДИНАХУЙ.

В оцепенении Иван Жабов смотрел, как Павлик с двух рук показывает ему middlefinger"ы и исчезает за дверью детской.

Струйка ананасового сока стекала по подбородку.

Иван Жабов встал, постоял недолго перед закрытой дверью. Потом пошел в комнату, которую мать упорно называла "гостиной", хотя гости к ним не ходили. По телеку показывали хуйню. От нечего делать он снял с полки семейный альбом и стал пересматривать фотографии. Вот Ивану Жабову годик, он красный, толстый, с гитлеровской челкой. Вот Иван Жабов верхом на трехколесном велике. Вот он в обнимку с плюшевым медведем, которого спустя годы в сознательном возрасте будет ебать в жопу. Гринч. Ебаный Гринч. И ни на одной фотографии не было человека, называющего себя Павликом.

- Какой еще нахуй Павлик, - тихо сказал Иван Жабов. - Ведь я же единственный ребенок в семье. Поэтому и вырос эгоистом.

Другие дети не любили его и не принимали в свои игры. Каждая вылазка на игровую площадку в лучшем случае оборачивалась разбитым носом и порванной одеждой. Однажды его повалили на асфальт, прямо на расчерченную сетку для игры в классики, и сыпали ему в лицо песок из песочницы. Его рот был полон песка, он хрустел на зубах, забил уши, застрял в волосах, даже под веками были песчинки. До сих пор Иван Жабов просыпался по ночам от снов, в которых видел себя заживо погребенным в песочнице. Все что ему оставалось – смотреть хуйню по телеку и дрочить на чердаке.

У-у-и-и-и-у-у-и-и-и-и-у-у.

Иван Жабов встал, подошел к двери детской. Стиснув зубы, толкнул дверь и застыл на пороге.

Посреди комнаты стоял стул. На стуле сидел мальчик. Павлик.

Трогательный малыш с лицом Будды и плаксивым голосом, который ходил за ним как привязанный, задавал глупые вопросы, смеялся над его шутками и терпел его пиздюлины. Павлик ли? На нем не было одежды, меж раздвинутых голых ног с лишенным растительности лобком стояла виолончель. Мальчик водил по одной струне смычком, извлекая тот самый тревожный звук.

У-у-и-и-и-у-у-и-и-и-и-у-у.

Увидев Ивана Жабова, он улыбнулся.

– Ты кто? – спросил Иван Жабов.

Мальчик не ответил.

– Ты смерть? – снова спросил Иван Жабов. – Или ты бог?

Мальчик по-прежнему молчал. Только улыбался своей странной улыбкой и мучал струну.

С криком Иван Жабов развернулся и выбежал на игровую площадку.

FIN