бродящих женщин и богинь с разорванным нижним бельём страшными героиновыми глазами полосканием ртов минералкой поголовной никотиновой зависимостью хлёстких пощёчин герой поднялся выходит на асфальтово-бетонное пространство богинь не тронет а женщинам подарит их заслуженные пятнадцать минут за то, что его никто не ждал закат пришёл и удалился всё это уже было восемь миллионов шестьдесят четыре тысячи ударов моего сердца назад пошлая ретроспектива огрызки карандашей и яблок дымовая завеса головной боли осознай: восемь миллионов мгновений моей жизни лучших незаслуженно теперь вода уходит постепенно забывая сны и битвы рискуя взглянуть исподлобья в пальцах она всё так же не любит ногти особенно обгрызанные зубами покинутая любым, кто не боялся приблизится на расстояние удара всегда били и обязательно по лицу обдирая костяшки и запястья и голосом, которого тошнит от всего, включая собственное звучание говорила обида и злость и рассыпчатая картошка откровений которые нужно ещё услышать, просмотреть через сплетённые ветки ресниц и бормотаний стука пишущей машинки – свинского изобретения тех, кому страшно смотреть на то, что сотворили твои пальцы с обгрызанными ногтями с бумагой, всегда готовой отдаться немой и податливой – люби или изнасилуй, она промолчит оставит на теле своём твои немые ожоги мне нравится разговаривать с ней как с другом всё поймёт и непременно с полуслова помолчит печально – знает, что разорву за любое ответное действие шлюха с комплексом альтруизма раздвигает ноги для всех, кто возьмёт в руки карандаш, перо или шариковую ручку уйду и снова вернусь острые, похожие на иголки или рыбьи кости, зубы легко справляются со своим предназначением быть полезными по ночам в свете настольной лампы ой, как всё это замечательно убивается одним словом содержащим правду ровно на столько, на сколько и все остальные болезные родименькие, припечатанные стальными штампами прямо на дерево, которое когда-то было живое и питалось углекислым газом и стихотворными строчками после полуночи не осознавая холода талой воды, камней, серого неба, зимнего песка и моря, шумящего всё так же задушевно и смертоносно будто у нас есть хоть какой-нибудь выбор но скоро придёт время устало ляжет на камни замрёт, ощущая равнодушие под своим телом земле наплевать, что ты сейчас подохнешь у неё на груди и за что твоя кровь её украшала камни холодны как звуки продрогших насквозь стальных струн или уставших стальных больничных каталок безногие обивают пороги смерти выжившие усмиряют проигравших а победители торгуются с победой постепенно обнаруживая ненужность, оценивая грандиозность насмешки прошлого, настоящего и будущего нет – поверь и его не станет на самом деле на ступнях и ладонях грязь а думали, что трогают что-то особенное специальное и как достояние: высохшие заживо страницы и чувства, вырванные с корнем деревья и лица, пунктиром от абзаца к абзацу соляные столбы, разговоры, не имеющие цели, смысла и желания, победы, не имеющие место быть, как и право на существование, чем я занимаюсь? какой в этом толк? кому это нужно? в чём смысл? когда-то он был нужен и я искал его и это было похоже на оправдания теперь во рту привкус пустоты и снова про строчки: их надо выстроить в одну длинную линию они должны быть как можно длиннее чтобы сложнее было уследить за словами чтобы потеряться в буквах демоны первого этажа посылают открытки и кусочки окровавленной печатной плоти от одного библиографа к другому мы так плохо знаем друг друга, что плачем по ночам от обид и уверенности в том, что скоро умрём и снова расстанемся а мне и сейчас очень плохо так что лучше я уйду в бесконечность нанизанных слов пальцы сплетают карты узоров на всё той же бумаге за ними спрятаны люди, убивающие нас одним своим видом кирпичные осколки, о которые мы спотыкаемся друзья со своими вечными пивом и смехом книги, ждущие, что их прочтут и не понимающие насколько они скучны и ненужны сигареты, которые кончаются, которые взяли нас в добровольное рабство часы, утверждающие, что нам пора вставать и идти пища, без которой мы становимся худыми и вялыми алкоголь, обманывающий наше мироощущение секс, без которого мы становимся невозможны сон, покоряющий наше желание увидеть ещё больше знания, отрывочные и бестолковые, как будто бывают другие белые листы вызывают чувство глупости и недееспособности тетради исписаны не с той стороны бардак, называемый творческим беспорядком записи звуковых вариаций на тему гениальности и способности потрясти инструменты щипковые, называющиеся музыкальными, до сих пор не пойму что это такое, хотя может так и должно быть желание уничтожить вселенную и создать свою поинтересней и не такую сволочную ох, мы малы и нелепы играемся со знаками препинания ведь на вопрос должен быть ответ естественно его нет нельзя так долго безнаказанно в него плеваться, а потом ещё рассчитывать на ответные действия – жизнь не баловала и раньше, чего ради решил, что нач-нёт? воздух в комнате трогательно дышит прокуренными лёгкими и икает улетающим взглядом. точка. точка. точка. точка. точка.точка.точка. точка.точка. точка. точка.точка.точка.точка.точка.точка.чка.точка.. а боги бродят по брусчатке, оставляя следы сбитыми ступнями следы похожи на наши лица, они также редко используют улыбку боги спешат к пьедесталу, боги становятся на колени и закрывают глаза ладонями в заскорузлой корочке крови и волшебно-фонарных иллюзий о, эти иллюзии они живут в пепельной пустыне, откуда пришли наши боги они живут в пустыне отчаяния, они не дошли до счастья и остались там жить боги приходят за ними, забирают и приносят к пьедесталу замурованные в котором их ждём мы и тихонечко плачем или смеёмся, что, собственно, не важно, потому что никто бы не захотел узнать точно небо исполосовано сталью будёновской шашки которая не может называться холодным оружием в силу многих определяющих параметров оно умирает что-то, похожее на морскую капусту первой свежести забивает ему рот ни вздохнуть ни прошептать последние слова разъяснений и слёзного прости за столь подлую подставу от которой некоторые ещё способны убежать, но большинство – нет так как не знают, что такое любить. им знакомо это слово из словарей и латиноамериканских телесериалов полных слёз и фальшивых эмоций а те, кто умеет обнимать и целовать в шею помалкивают из вредности или нежелания выставлять себя на посмешище никто ж не поверит, что всё так просто у нас тут ничего никогда не было простым в силу своей многогранности как человеческая природа или система взаимопроникающих извращений называющаяся людским обществом у нас есть куча монументальных достижений вроде автомашин и полигонов, коммунальных вселенных и полос асфальта составляющих нечто под названием город полный чисел и замысловатых историй полный углекислого газа, страха мы так любим давать имена чтобы знать, что это и не бояться полный бессонницы, пыли, которую глотаешь ночных окон, звона бутылок здесь живут |
проголосовавшие
Роман Радченко |
комментарии к тексту: