Литература

Как ты помнишь, дорогой читатель, папа недавно купил Диме классные ботинки с белыми шнурками. Дима теперь страдает. Во-первых, они натирают ноги. Во-вторых, в них неудобно бегать. В-третьих, шнурки все время путаются. В общем, пользы от них — никакой. Дима даже поругался с папой. Пусть сам такие носит.

Папа сходил на кухню за пивом, посадил Диму к себе на колени и спросил:

— Ты знаешь, Димон, что у тебя на ногах?

— Боты…

— Неправильно. В ботах только суки ходят. Ну, кошелки там, тещи всякие. А мы с тобой ходим в берцах. Берцы — это голенища высокие, потому и ботинки так названы. Их и солдаты носят, и ОМОН, и вайтпа, и сраные раши, и панки вонючие, и готы-пидоры. Даже твоя мама ходила в берцах, когда мы с ней познакомились. А знаешь, почему? Во-первых, берцами хорошо пинаться. Берцы носят все, кто любит махачи. Во-вторых, в них зимой не холодно. Ну а в-третьих — они охуенно смотрятся на ноге. Мама, например, носила их с коротеньким розовым платьицем, чтобы ноги было виднее.

Конечно, берцы берцам рознь. Реальные пацаны покупают мартинсы и гриндера, кто победнее — в армейских магазинах закупаются, а клованы всякие типа готов берут китайскую хуйню. Опять же, и шнурки имеют значение. Раши, например, ходят в красных. Если увидишь кого-то в красных шнурках — сразу в пятак. Я тебе купил белые, но чисто в виде бонуса. Белые, сын, еще заслужить надо. Их носит тот, кто замочил нацмена. Это быдло всякое считает, что можно просто так забрить башку и вдеть белые шнурки. Ну, трады еще белые шнурки иногда вдевают, потому что слушают ska, но вообще это не приветствуется, за такое свои же могут дать по роже.

Короче, берцы, сынок — очень полезная вещь.

Дима все равно не понял, какую пользу приносят берцы. И папа рассказал ему очень странную историю.

Помнишь, как я к тете Вере ездил? Вопщем, слушай. Тебя я к теще отправил, к бабе Вале то есть. Сам собрался как на парад: надел джинсы «Фред Перри», мартинсы и последнюю чистую футболку. Приехал, в дверь позвонил — никого. Ну а погода была хорошая, я решил подождать. Смотрю — на скамейке у подъезда сидит мужик моего возраста, тоже в берцах и бритый. В одной руке пиво держит, в другой — сигарету и поводок. А на другом конце поводка припизженная такса.

Я вспомнил, что у той коровы тоже, вроде, такса была. Спрашиваю:

— Это не Верино животное, случайно?

А он:

— Точно. Вера уехала с малым и еще с какой-то бабой, а меня оставила за этой тварью приглядывать.

— А когда вернется, не в курсе?

— Может, сегодня, может, завтра. Может, на неделе.

Короче, облом.

Ебучая такса мою ногу передними лапами обхватила и засопела, а мужик ее так за поводок дернул, будто повесить хотел.

Говорит:

— Я этого пидора ушастого скоро придушу. Невозможно с ним гулять, ко всем кобелям клеится. Иду с ним вчера, навстречу — какая-то девочка с пекинесом. До сих пор перед ребенком стыдно.

Я ему:

— Каков поп, таков и приход. Чего от собаки ждать, когда у нее хозяйка лесбиянка?

Ну и рассказал мужику, как твоя мама нас бросила.

Он:

— Да быть такого не может. Ты молодой, красивый, а Верка — уебище лесное. Налево ходил, что ли?

А я твоей маме в жизни не изменял, даже когда на новый год Аня-менеджер нажралась водки и плясала на столе без трусов.

Сказал ему это, а он:

— Вот блядина какая… Бедный мальчик.

Я психанул:

— Сам ты бедный мальчик, мне уже двадцать три.

Он:

— Да мне столько же. Кстати, меня зовут Максим.

Руки пожали по-нашему, вена в вену и, знаешь, такое чувство появилось, будто мы всю жизнь знакомы. У баб ладошки мелкие, потные и холодные, а это чисто на ощупь приятно, ладонь широкая и теплая. И глаза его мне понравились — добрый такой, открытый взгляд.

Он спрашивает:

— Это что у тебя, настоящие «мартинсы»?

— Ага, в прошлом году в Англию ездил, там и брал.

— Респект.

У него у самого армейские берцы были, но тоже очень хорошие. И шнурки черные — скромный, значит. Максим этот приехал из Воронежа на несколько дней, они с тетей Верой познакомились на каком-то форуме в интернете. Я еще подумал: раз встречается с таким мужиком, значит, не все потеряно. Из нее еще можно сделать достойного члена общества.

Говорю:

— Ну, ладно, я поехал.

А он:

— Может, лучше выпьем за знакомство?

Я начинаю прикидывать, где в этих Химках можно выпить, пожрать и не отравиться. А Максим:

— Чего деньги тратить, я и сам приготовлю.

Я, канешна, обрадовался:

— Во! Тема!

Сходили в магазин, купили пива сколько могли унести, мяса, картошки и еще разной поебени. Пришли в Веркину хавиру, и он действительно сделал очень вкусно пожрать. Сказал, что пару лет жил с другим мужиком, поэтому готовить умеет.

Я такой голодный был, что прямо в сковородку на плите вилкой полез. Даже пошутил: типа, если ко мне жена не вернется, можешь у меня пожить. Потому что реально заебал фастфуд, а жена с тещей — хуже фастфуда.

Он улыбается:

— Не вопрос. Могу еще пол мыть, белье стирать, за дитем приглядывать.

А я уже как следует выпил в процессе и начал эту тему развивать. Танька готовить не умеет, в квартире не убирается — все хозяйство на теще. Ребенку голову черт знает чем забивает. Секса у меня с ней уже полгода нет: то на марш убежит, то у нее месячные, то спать хочет, то не может при ребенке. Русских всех рабами и быдлом называет. Чурку обидеть не моги. Русские вообще сдохнуть должны, чтобы азерам всяким, таджикам и китайцам в России лучше жилось.

Еще хуйню всякую несет про общего врага, либерализм, демократический строй и прочие огээфы. Я, паходу, не на Каспарове женился и в «Другую Россию» не вступал. А главное, хуй проссышь, кто у Татьяны общий враг — Путин или мы с Димоном.

Вот, Танька говорит, она борется за свободные демократические выборы. Типа, если у всех кандидатов будут равные шансы, народ кинется за либерастов голосовать. Я ее спрашиваю: а ты уверена, что народ за таких голосовать захочет? И знаешь, что она отвечает? Ее не интересует мнение быдла. Вот мнение пидоров ее интересует. И лесбиянок всяких. Я бы этих пидоров и лесбиянок первым делом в газенваген отправил, чтоб нормальным людям жить не мешали. Лежишь в постели с женой, а она тебе про гей-парад втирает. Типа, сексизм и гомофобию — на свалку. Так ваще импотентом станешь.

Макс меня обнял, по плечу похлопал:

— Не бери в голову, братуха.

— А как тут в голову не брать, когда тебе все мозги проебали?

Он говорит:

— Меня тоже этими гей-парадами задрали. Сколько раз им доказывал, что на парады бегать — только гомофобов дразнить. Ну, добьетесь вы гей-парада. Может, даже однополые браки разрешат. А толку? Я хочу не сраной толерантности, а чтоб меня реально уважали. Чтоб мужик-натурал меня любил, а не боялся.

— Не понял? Ты пидор, что ли?

— Не, — говорит, — я этих пидоров ненавижу. Женоподобные твари. Приперлись в прошлом году на марш, всю оппозицию опозорили.

Я ему тогда рассказал, как с ремонтной бригадой тусил, героев Плевны по ночам ходили пиздить.

Он спрашивает:

— Что, приятно пиздить пидоров?

— А ты-то сам как думаешь?

Он вдруг, ни с того ни с сего:

— Ты топ?

— Нет, — говорю, — до топа еще не дослужился. Но, может, скоро начальником отдела стану.

— А я боттом.

Я не подрубил, что такое боттом. Это у них в Воронеже простой манагер, наверное.

Он спрашивает:

— Ролевые игры любишь?

А я и правда раньше на ролевухи ездил. Там всегда много телок тусовалось. Правда, были еще всякие эльфы-недоноски, мы по ним стреляли из пневматики.

Я и отвечаю:

— Любил, пока не женился.

И тут он хуйню понес. Начал мне втирать, что сам из антифы и бонов ненавидит, а я — русское быдло, раб кремляди, гомофоб и сволочь фашистская. Так что я его могу избить прямо сейчас.

Я, конечно, удивился — сидели, пиво пили, и вдруг на тебе. Нет чтобы цивильно следующего марша дождаться и дать себя отпиздить. Не терпится ему. И вообще, меня от пива нехило развезло. Я даже футболку снял, она от пота вся мокрая стала.

Смотрю, он тоже футболку снимает.

Просит:

— Надень свои мартинсы, пожалуйста.

Я:

— Зачем это?

Он:

— Я их тебе вылижу.

А что, — говорю, — это мысль. Приятно видеть, что раши свое место знают.

Ну и надел, мне жалко, что ли? А он уже весь дрожит от нетерпения. На колени рухнул, ногу мою обхватил — и давай лизать. Так и впивается. Я прямо сквозь кожу его язык почувствовал.

Говорю:

— Дай, я помою сначала, на них же типа бациллы всякие.

А он уже второй вылизывает, подошву, где самая грязь.

Такса тоже сунулась лизать, хоть в антифа и не состояла. Максим на нее как зарычит! Мне даже не по себе стало.

А он, значит, подбирается к джинсам.

Я ему:

— Не надо, они два месяца не стираны.

Он:

— Да, мой фюрер! — И снова мартинсы лижет. Послушный, хуле. Если вся антифа такая будет, я только за.

Спрашиваю:

— Ну, кто из нас раб и русское быдло?

Он:

— Я, мой фюрер! Я твой раб и быдло.

Я:

— Повтори.

И он повторяет.

А я ему:

— Скажи, что ты ссаное ЧМО и пидор сортирный.

И он говорит:

— Да, я ссаное ЧМО и пидор сортирный. И ты можешь на меня нассать.

Я смутился немного, все-таки квартира чужая. Неудобно этой тете Вере на пол ссать, хоть она и ОГФ.

Отвечаю:

— Нет, это для другого раза отложим. Я тебя где-нибудь на помойке обоссу.

Макс обрадовался. Сказал, на помойке даже интереснее. А я ему ногу на спину поставил. Чтобы не отвлекался. Он задышал тяжело и снова лизать начал, а мне так хорошо стало, не передать. Когда я два года назад руку рэперу сломал, и то так приятно не было. Стою, балдею.

И тут мне что-то бабах по затылку!

Оборачиваюсь, а там твоя мама с тетей Верой и с малым. Это мне твоя мама врезала сумочкой. Тетя Вера сразу таксу в охапку схватила и орет ребенку:

— Иди, с Эдиком погуляй!

Сама быстренько камеру достала и снимает. Типа, нравится ей, настоящий арт-хаус. Про какой-то футфетиш пиздеть начала, сроду о таком не слышал.

Макс не заметил даже, что они вернулись. В ногу мне вцепился и лижет, а мама твоя смотрит, разинув рот, как дура.

И вдруг ее прорывает:

— ПИДОР ВОНЮЧИЙ, ОТОЙДИ ОТ МОЕГО МУЖА!

А Макс, не вставая с колен:

— Что, завидуешь?

Я говорю:

— Чо ты взъелась? Как пизду лизать — она первая, а как берцы — так сразу ахтунг?

И тут твоя мама принялась орать. Она где-то полчаса орала. Сначала —что пидоры позорят оппозицию перед лицом общего врага. Типа, когда вы стоите у стенки с завязанными глазами и чувствуете запах оружейной смазки, а на вас направлены винтовки ебаной кремляди, вам не до анального секса. Потом начала втирать, что пидорам насрать на общие интересы. Они их подменяют своими, шкурными. И вообще, гомосексуализм — это психическая болезнь, так что в «Другой России» пидоров быть не должно.

Тетя Вера говорит:

— Так-так… Что за гомофобские настроения? Один взрослый человек лижет другому боты по взаимному согласию. Не член сосет, заметь. Что в этом плохого? Или мы теперь ненавидим всех, кто не такой как мы?

Танька аж покраснела от злости:

— Кто это не такой как мы? Он всю жизнь гомофобом был!

А я так, спокойно:

— Кто это гомофоб? Я толерантен. Сексизм и гомофобию — на свалку.

Тут твоя мама за руку меня схватила — и тащит. Я машину вести не мог, потому что сильно нажратый был, так она за руль села, и ничего, доехали — правда, без переднего бампера и правой фары…

Папа допил пиво со дна бутылки и замолчал. Диме стало очень жаль папу — такой он был грустный.

— Пап, ты чего?

— Ничего, сын. В жизни каждого мужчины бывает момент, когда он понимает, что делал что-то неправильно. И чем скорее ты это осознаешь, тем меньше времени будет упущено.

Дима честно признался, что ничего не понял. А папа погладил его по бритой голове и сказал:

— Вырастешь — поймешь.

И тут, дорогой читатель, зазвонил телефон. Мама на кухне хотела взять трубку, но папа отобрал:

— Это меня. — И долго с кем-то трепался про ремонт, а потом повеселел, переоделся и начал зашнуровывать ботинки.

— Ты куда это собрался? — спросила мама.

А папа покраснел и ответил:

— На помойку. Мусор выносить.