Из проспекта в проспект, как ошпаренные - летят! Поднимаю голову: в нетронутом вчера ещё XVIII веке сегодня уже проделали дыры до самых серых небес. У меня под ногами мост расшатывается и звенит, точно струна. Никакая тебе бутылка пива, ни выходных, ни даже праздников. Ходи себе тварью трепещущей и оглядывайся на женщин. Зимой - подолы польт, а летом почти совсем ничего. Как же это можно: ходить в некупленных ботинках и жить в ещё несуществующем номере дома, которого нет? К этому нужна особенная привычка. Время чересчур расплевалось в действительность своими очевидцами. Я хотел бы разорвать кого-нибудь на части... Разбить кому-нибудь физиономию в кровь... Но ещё больше я хотел бы этого не хотеть. От этого и страдаю. И всё время пребываю, как безумный, в заблуждении, что будто бы это временно. Только это так же временно, как и я сам. ...Из форточки пахнет весной, и я задыхаюсь. Меня давно не волнует положение дел на Украине и нигде вообще. Я 21 год боролся с чумой, которая во мне ещё до рождения! Я 21 год не понимаю, что я человек. Я уже становлюсь по- старчески рассудителен, но я так до сих пор и не понимаю, о чём мои рассуждения. Почему, когда я выбираюсь на улицу, мне на глаза попадаются одни пидарасты и пьяницы? Вы скажете: "каждый видит только, то, что ему хотелось бы". Тогда вы или пидораст, или пьяница, или и то и другое разом, потому что я вижу то, что я вижу. Попробуйте меня разубедить! Но сперва держитесь от меня подальше - я даже в туалет хожу там, где вздумается. В дурдоме заикаются, онанируют за обедом, болеют триппером, гадят под себя и друг под друга, ходят с клетчатыми лицами в форме неправильного круга... Есть со сломанными ногами или спинами, почти или совсем без зубов. Между ног у первых санитары густо смазывают вазелином и так проводят вечера или даже целые отпуска; вторые тоже крепко влипли, но, кажется, вполне добровольно. Пушки заряжали головами, отчуждёнными от тел живых. "Как можно больше войны!", - кричали восторженно. Кáк можно больше, никто не знал. В центре площади, на маленьком постаменте, едва над головами тысяч, живьём наматывали внутренности на колесо гигантской лебёдки. Вечер выдался погожий - это точно. Остальное разогнали авиаторы: седеющие полковники в немыслимых одеждах. Мужчины и женщины не говорили друг другу гадостей, словно одни были прикованы к неге сладкой усталостью, а чрева других наполнены горячей любовью. На высоких трибунах принимали с визитами вежливых королей; на всех улицах прекратили движение дороги машин... Но стоило лету начаться, как город наполнили вонючки! Немытые бабы и немытые мужики, источая прелый, слегка сладковатый запах, целуются, или бегут куда-то по своим делам с озабоченными лицами. Околачиваясь на улице уже битый час, я, наконец, не выдержал и подошёл к одной особенно вонючей парочке: она отёкшими от туфелек ногами стояла на ципочках и потной ладошкой возюкала ему по спине, где у майки был такой специальный вырез для мышц. - Помойся, дура! Знаешь, хуже свинячей манды!.. Тогда здоровяк сломал мне правую ногу, да так ловко, что я даже не успел ничего почувствовать - просто потерял сознание. Я еду в поезде "Калевала" , Петрозаводск - Санкт-Петербург. Всё идёт гладко по плану - когда никакого конкретного плана нет. Вообще, как только начинаю что-нибудь планировать, всё идет вверх дном. А если чёткого плана нет, то внутри сидит ощущение неустроенности или какого-то горя! Ни кельты, ни гунны не производят на меня ни малейшего впечатления, хотя, быть может, я читаю не ту о них книгу: "Искусство Западной Европы", автор - Лев Любимов. Петербург, май 2005 г. |
проголосовавшие
комментарии к тексту: