1)
Мама позвонила и сказала, что дядя Вова ест. Еще мама сказала, что вчера заходила к Ефросинье, у нее новые корова, кирзовые сапоги и грыжа. Про погоду в Тунисе рассказала. Про помидоры. Я рассказал, что у меня все хорошо. Бухаю вот. Завтра сарай возьмусь чинить. Поговорили. Мама как-то всегда умудрялась запихнуть в десятиминутный разговор и банку с вареньем, и философию Канта, и традиции китайского Ушу, и проблемы британских гомосексуалистов... Просто она всю жизнь работала в сельской библиотеке, а недавно им подвели Интернет. — Дядя Володя сутками жрёт. Скоро жиром обрастёт, неухоженным станет. Один же совсем. — А Таня? — я пододвинул к себе газету и начал рисовать схему двигателя комбайна. — Таня?.. Так она ж утопилась. — Я не знал… А Вера? — Вера?.. Так она ж попала в «друрку». — А Оля? — Оля?.. Так она ж лопнула! — Лопнула?!. Жуть-то какая! Ладно, я съезжу к Володе. Научу его правильно питаться. По системе Малахова. Я посмотрел на газетку. Вместо схемы двигателя комбайна у меня получилась корова. И забирающийся на неё сзади комбайнёр.
2)
У осени нет начала. Так я подумал, глядя в окно на драного соседского кота, гоняющего моих курей. Подумал и удивился, что за бред лезет в голову по утрам! Я купил у Михалыча фуфайку и радуюсь. По улице бредёт одинокий козёл и машет бородой. Я передумал отключать телефон, заварил полный чайник чаю. Он у меня алюминиевый (чайник, конечно, а не чай). Трофейный. Письмо моё звучало там: «Здраствуй Володя! Я скора при еду. Жди. Твой Наум». Краткость – сестра деревьев. Чем меньше их пустят на бумагу для всяких вонючих графоманов – тем лучше. У дяди Володи не было ушей, поэтому он ничерта не слышал. Впрочем, это не помешало ему оттрахать полдеревни. Один раз я видел дядю Володю голым. Утром. Я с реки возвращался и вдруг увидел, что он стоит возле крыльца совершенно без штанов. Вначале я думал, что мне показалось, но потом, приглядевшись, всё же с ужасом и отвращением понял: у него два члена! Пройти мимо я испугался, поэтому закрылся в бане и не выходил оттуда весь день. Мне было, о чём подумать. Об «этом самом» я думал и теперь. А потом пошёл на вокзал и купил билет на автобус до Питера. Пешком по такой грязюке топать негоже.
3)
В Питер я приехал со своим алюминиевым чайником. И с пачкой чая со слоном. Но я оказался не готов к такому повороту. Долго долбился в дверь, жал на неработающий звонок, поссал в подъезде – и по-новой. Дома явно никого не было. Но ведь Володя — человек обязательный, знал, что я приеду, так куда же тогда подевался? Можно было бы предположить, что он напился и уснул мертвецки, или накурился конопли, или дрочит в сортире. Но звонил и стучал я настойчиво, раз за разом с завидным упорством поднимаясь на пятый этаж, а потом спускаясь вниз к подъезду, чтобы покурить. Соседка по площадке, всклокоченная пожилая женщина в полураспахнутом халатике, открыла свою дверь сразу. — А-а-а! — обрадовалась старушка. — Так ты — племянник Володьки! Заходи-заходи, милок, я тебя кофеём с плюшками напою! — Нет, спасибо. А вы не знаете, где дядя? — Да кто ж его знает — шальной человек — ходит, где хочет. Мерзавец, конечно, но… — и её глаза игриво блеснули. — Ясно… — Вот и ты… — продолжила бабуля, — стало быть, родня его. Одни гены, одно строение телес… У тебя их сколько? Я вспомнил случай, после которого решил навсегда отказаться от половой любви. Её звали Лена. Мы договорились с ней сходить после школы за самогоном. Потом отправились на речку. Потом — в кусты. Через десять секунд она выскочила оттуда с диким смехом. На следующий день всё девочки в школе хихикали за моею спиной. А Лена беспрестанно им о чём-то говорила и показывала мизинчик. — Так что, сынок, зайдёшь? — не отставала разрумянившаяся старушка. — Нет, пойду я, пожалуй. — А если подумать? И она одним движением распахнула халатик. Очень некрасиво.
4)
В общем, я пошел гулять. Точно решил — гулять, а вечером вернуться. Володя ну просто деться никуда не мог. А значит, и не делся. Петербург шумел по-русски. Пьяные гопники орали что-то про «Кафку». Прыщавые панки наигрывали Цоя и других бурятских исполнителей. Философы-алкоголики и сетевые литераторы стягивались на церемонию вручения премии «Деюбт». На лавке рядом сидела девочка в гольфах. Я еще подумал, сентябрь, а она, дура, в короткой юбке, с голыми ногами, гольфы эти дурацкие. Некрасиво, конечно, пялиться на незнакомых людей, но на эту девочку-поблядушку пялиться очень хотелось: на покрытые синяками коленки, на волосы, которые пушились между коленей, на всю эту махорку, которую она старательно засыпала в газетку — я очень хорошо ее рассмотрел. А потом она подошла знакомиться. То есть предложила потрахаться. — Нет, спасибо, — ответил я. — А чо? — она схаркнула под ноги. — Я праведник и асексуал. — Дрочишь что ли?! — Ну, типа того. Она почесала жопу. — А меня Сусанина зовут. Я деревенская. Приехала сюда срубить бабла. А питерские мужики все как назло… тоже асексуалы. Мне ужасно захотелось поссать. Я сказал «удачи» и побежал в подъезд.
5)
Заночевать я решил на вокзале. Но Питерские менты выгнали меня прочь. Поэтому пошёл в парк на лавочку. Но там был сраный колотун. И я вернулся к дому Володи. Подолбился немного в дверь, пробормотал «мудак вонючий!» и вылез во двор. Девочка вышла гулять с мопсом уже во пятый раз. «Чем же они его кормят?» – подумалось мне. Я окликнул девочку: — У меня тут дядя живет, дядя Володя. Я приехал к нему, мы договаривались, а никого нету. Представь. — Я знаю. Его все в округе знают, хи-хи. Он над нами живет. Что-то случилось у него? — Не знаю. Мы договаривались, а никто не открывает. Я целый день жду, захожу — ноль. Вообще не знаю, что думать. Девочка задумалась. — Так ты его родственник, значит?.. Одни гены, одни телеса… Айда к нам ночевать!
6)
На пороге в нос ударил зловонный букет из табачного дыма, перегара и говна. Квартира оказалась самым настоящим вертепом. В первой комнате вповалку лежали бомжи, во второй – урки резались в «дурака». В третьей обитали коты. — Ну что встал, как неродной, проходи. Мама Насти — статная породистая женщина. В бигудях и в халате с драконами. Под глазами – синяки. Ни то от водки, ни то от кулаков. Жёлтые зубы обнажены в приветливом оскале. — Настасья, ты пойди разбери там постель, полотеничко дай юноше, а я щас водочки достану. «Столичную» будешь? — Буду. — А ты?.. — Наум. — Наум, будешь пастограм за знакомство? — Буду. — Меня зовут Роза Эммануиловна Розенталь. Ты зови меня «тётя Роза». Я вдова известного учёного. Не стесняйся, бери помидоры. Тётя Роза вынула из-под халата пачку «Беломора» и, чиркнув спичкой, затянулась. — Настик — хорошая девочка. Она вечно нам в дом щенков, котят таскала, всех этих бедных и больных, теперь вот на бомжей перешла, — Анна Афанасьевна махнула в сторону комнаты, откуда раздавался дружный храп. — Это очень праведные поступки, — сказал я. — Вы извините, что так вышло, просто я приехал, а Володи нет. Я переживаю, вдруг случилось что, соседи не в курсе, не знают, а вдруг случилось. — М-м-м… Володя, — мечтательно проговорила тётя Роза. — Золотой мужик, — авторитетно заявила подошедшая Настасья. Настя разобрала мне в своей комнате. Сама, видимо, ушла спать к котам. Я лежал на «гостевых» дырявых простынях и долго не мог заснуть. Чувствовал себя нелепейше, устал как колхозник после покоса. Ближе к полуночи в комнату прокралась тётя Роза. «Ну, посмотрим, что там у тебя есть», — шепнула она, забираясь под одеяло. Я вздохнул. «Раз… два… три…». — Спокойной ночи, козёл! — отрезала женщина, не найдя ничего интересного.
7)
На следующее утро, забрав чайник и скоммуниздив алюминиевую ложечку, я поднялся на этаж выше. Подергал холодную дверную ручку и оставил в зазоре записку: «Валодя, дурень, я при ехал а тебя нету. Чо случилась? Папробую зад и ржатся ещё на день. Завтрева падайду. Наум». И расписался зачем-то. Хоть и не умел. Обращаться мне, по большому счету, было и не к кому. Поэтому я пошёл в гастроном, купил буханку хлеба и сел в парке на лавочку. Начал чаи гонять. План появился стремительно беспардонно, материализовался, как плесень на старых, забытых под кроватью носках. У меня был конверт, который мамина подружка просила передать одному прапорщику в Питере. Толстое письмо, скупо подписанное, тщательно запечатанное. Я руку на отсечение дам, что прапорщик, уже немолодой, и эта доярка (еще молодая) были если не любовниками, то как минимум целовались за гаражами. Может, она давала ему заглянуть под юбку и даже потрогать руками. Когда я зашел к прапорщику в казарму, мои мысли подтвердились. Маленький, рыжий и похожий на гоблина Иванов И. И. наверняка когда-то затискал Фросю где-то в районе сеновала и теперь с удовольствием ездит в Лысьву в командировки. Сейчас же он тискал похожего на девушку «духа». — Ну да. Положеньице. — сказал Иванов. — За передачу спасибо большое. Фросье Валерьевне привет и благодарность, поцелуете за меня в губы, хе-хе-хе. Могу вам помочь чем-то? Не стесняйтесь. — Мне ночевать негде. — Вечером жду по этому адресу. Переночуешь у меня. Кстати, у тебя нет полтины? Завтра отдам. От удивления я пёрнул в три дырки.
8)
Минус день. Минус час. Я пришел в назначенное время с чайником и селёдкой. Селёдку купил как-то сам для себя неожиданно, поддавшись сиюминутному порыву нежности. На пороге перекрестился и долго матерился, расшнуровывая ботинки. Тимур, старший сын прапорщика, поздоровался, сказал, что ужинать не будет, и закрылся в комнате вместе с интернетом, anal.ru и переходным возрастом. Маша, младшая дочь, радостно спросила, «люблю ли я лошадей и водил ли когда-нибудь трактор, ходил ли на медведя с вилами, и не боялся ли, а то медведь злой, если не выпимши, и особенно когда осень». Я почесал в затылке и ответил «да». Вежливая красивая жена Иванова И. И. поклонилась, усадила меня за стол и угостила настоящим лососёвым балыком, назвав его почему-то ни то «уши», ни то «суша». — Очень вкусно, Ленок, — Иванов И. И. рассматривал, как его улыбка отражается в кастрюле с борщом. — Постелю вам в ближней комнате, — вежливая красивая жена вглядывалась в меня глазами Мисимы перед тем, как тот совершил харакири. — Мы всегда рады помочь, правда, дорогой, особенно незнакомым мужикам из Лысьвы, вы ведь из Лысьвы, я по запаху учуяла. — Это точно! Вдруг прапорщик горячо предложил: — Наум, а ты не видел ведь, как мосты разводят? Не видел же? Поедем, покажу! Иванов И. И. вел «девятку» легко, быстро, увлеченно. Но приехали мы почему-то не к набережной, а в казино. А я, если признаться, казино совершенно не запомнил. Я так устал, что заснул прямо за рулеткой, после второй «кровавой Мери», почти сразу же. Мне снился маленький прапорщик и то, как он «накидывается» в одного, а потом выбирает самого здорового мужика, дагестанца, и плюёт ему в рожу. Как мы улёпётываем на «девятке» от трёх джипов, Иванов хохочет, а потом загородная роща, где он, стоит, согнувшись, в свете фар и блюёт на дорогу. Человек «Так надо», который не предал Родину. Спасибо, ага.
9)
Утром я уже был на Новочеркасском. По дороге купил кефира и бубликов. Кефир хлебал прямо из пачки, а бублики ломал в ладони и по-детски запихивал, совершенно не стесняясь, прохожим в сумки, карманы и за шиворот. Когда с похмелья, ничего не стесняешься. А затем я почему-то вернулся в дом дяди Володи. На пятом этаже в двери меня ждала записка, которую я открывал не то чтобы с трепетом, но с паскудным волнением: есть — нет? Сразу под моими корявыми строчками ровный женский почерк написал самые нужные и правильные на тот момент слова: «Дорогой Вадим, перезвоните скорей, пожалуйста, по телефону (и далее шел номер телефона с размашистыми громкими семерками), я вам все расскажу. Жоржик с дырочкой». Я сбежал на этаж ниже и бесцеремонно затарабанил в дверь Насти и ее мамы. Тётя Роза открыла не сразу, путаясь в полах длинного, расшитого под Восток халата, но, увидев мое перемазанное счастьем лицо, только охнула и впустила, решив, что я принёс водки. Или хотя бы решил вернуть ложечку. — Нашелся, скотина! Случилось что? — Случилось. Мне позвонить! — А денег на мобильник нету?.. Ладно, входи, звони. Я схватился за трубку. — Аллу, — произнёс томный голос. — Здравствуйте, мне нужен Жоржик с дырочкой. Я Вадим, он просил меня перезвонить. — Оу, бонжур, дорогой! Я, так сказать, близкий друг Володеньки, очень близкий, да. Мы с ним вместе шары гоняли, ну ты понимаешь… В общем, сейчас он в больничке, говорят, с подозрением на письку-сморкуна. — На что, простите? — Ну, это болезнь, в народе зовётся французский насморк... И, кажется, милый, Вадик подцепил что-то ещё. Ну, ты понимаешь, одна писька-сморкун и одна почесуха. У Володеньки всё не как у людей – у него всегда в два раза больше! За то и люблю. И Жоржик хрипло засмеялся, а потом закашлялся.
10)
День был неприлично солнечным. Насколько солнечным, настолько и пасмурным. Я выскочил из метро расхристанный, обдристанный и плохо соображающий. Опомнился, что иду в больницу. А в больницу с пустыми руками нельзя. Чайник делу не подмога. И я купил папирос. Куда идти, мне объяснили схематично, я проскочил ларьки, переход и вышел на финишную прямую — длинную пустынную улицу. Длинную и пустынную настолько, что хотелось похлопать её по плечу и выпить с ней. — А у нас без халатов нельзя, — заявила здоровенная баба в регистратуре. — Так я ж не знал! — Ну не положено. Возьмите халат и возвращайтесь. А вообще у нас приемные часы с 5 до 8. Так что пошёл вон. Я не уходил. — Молодой человек. Я для кого повторяю, молодой вы человек. Халат, бахилы, в 5 — и мы вас ждем. — Но я не могу, я приехал, я же переживаю, я, знаете, как его искал? — Молодой человек! И тут я ей все рассказал. И про прапорщика, и про Розу Розенталь и про чайник. Угостил папиросами. Баба подобрела: — А к кому ж ты, сынок, пришёл-то? — К дяде Володи… — О-о-о! — глаза у баба расширились. — Что ж ты сразу-то не сказал! Это ж золотой мужик! Он сейчас в хирургии, ходить не может… — Мне говорили, что у него венерические болезни… — Да какой там! — махнула рукой баба. — Его даже СПИД не возьмёт... Володька в шестнадцатой палате. Давай махом — туда—обратно! Пока я не передумала. Я бежал по коридорам и вспоминал какую-то занудную историю из детства. Что-то про уколы, градусники, клизмы. Больница, черт ее дери… Черт ее дери. От слова «Ницца», конечно же. Я зашел в палату. В углу, прямо у окна лежал мой безухий Володя, а рядом с ним на тумбочке пылилось сало. — Хочешь сала? — спросил Володя как-то сразу. — Я его не ем, нельзя. А если не будешь, так с собой забери. — Хорошо, — ответил я. — Заберу. Мне как раз можно. — И ещё это… поправь мне там… А то медсестра ушла в душ, ну, мы порезвились немного, ты понимаешь… И Володя откинул одеяло. У меня глаза полезли на лоб. Раз… два... Неужели и третий прорезался?! И плюнул и пошёл домой. |
проголосовавшие
всего выбрано: 31
вы видите 16 ...31 (3 страниц)
в прошлое
комментарии к тексту:
всего выбрано: 31
вы видите 16 ...31 (3 страниц)
в прошлое